Наследство хуже пули
Шрифт:
– Как мне отдадут его?.. Кто я ему?
– Консульство США в Москве уже информировано, однако родственников и близких у него там, как оказалось, нет, и я сделаю все возможное для того, чтобы тело было захоронено здесь. Договорюсь…
Она уехала готовиться к похоронам, а Метлицкий, вернувшись в кабинет, вынул из сейфа бутылку водки, смочил платок и прижал к разбитой губе. Когда жжение прекратилось, он снял трубку и вызвал одного из оперативников:
– Через два часа на моем столе должно лежать заключение эксперта. Я хочу, чтобы тело, ориентировочно являющееся Мартыновым, было изучено до малейших подробностей. Слепки
– Тела настолько обуглены, что…
– Два часа! Не больше.
Через два дня городской «уазик» цвета хаки с черной полосой вдоль борта въехал в Ордынск и остановился у крыльца кирпичного дома по проспекту Революции. Через десять минут в него войдет женщина в платье и черной косынке. А еще через два – Маша будет стоять одна у свежей могилы с простым деревянным крестом с надписью: «Мартенсон Эндрю Паоло. 20.04.1962—19.07.2006». Это было все, что осталось ей в память о человеке, жить с которым она собиралась остаток жизни. А еще был телефон.
Последующая неделя показалась ей лишенной всякого смысла. Более глупого порядка вещей она еще не замечала: утро сменялось днем, день постепенно серел и превращался в вечер, вечер растворялся во мраке, и наступала ночь. Этот маразм превращал и без того убогое существование в каторгу.
«Мне нужно уехать, – подумала Маша. – Взять телефон, продать дом, мебель и уехать. Куда-нибудь в Москву или Питер, где суматоха жизни вышибет из сознания тоску». И по окончании шестого дня жизни без Мартынова она подала в газету объявление. А на следующее утро приехал жизнерадостный риелтор и сообщил, что покупатель уже есть и на завтра запланирована встреча. Молодому писателю наскучила городская суматоха, и он собирается уехать в деревню. Не в такую, где по улицам ходят коровы и гадят на и без того непроезжую часть, а в нечто среднее между городом и деревней, чем, по сути, и является Ордынск.
Ну, и слава богу, подумала Маша. Все закончится быстро. Останется только телефон. Она не увидит больше ни этой лавочки, у которой они познакомились, ни квартиры, где они были вместе, ни сосны, по которой можно забраться на небо…
Завтра началось так, как и обещал симпатяга риелтор. По его просьбе она приготовила паспорт, сберкнижку, чтобы плата за продажу квартиры была перечислена на ее счет – она не знала, где остановится, и таскать с собой деньги не хотела, и сунула документы в карман джинсов. Он прибыл к ней в начале пятого вечера и сообщил, что писатель прибудет с минуты на минуту. Они пили чай и разговаривали о чистоте воздуха в бору перед рекой, когда прихожую Маши потревожил звонок…
Глава 7
После ухода странных посетителей базы Мартынов ощутил легкий толчок, свидетельствующий о том, что происходит что-то неладное. Просто так пришли двое мужиков, получили отказ, ушли, а между тем в лицах их читалось убеждение в том, что просто так от своих планов эти люди отступать не привыкли. Понимание того, что он увидит их снова, заставило Мартынова подняться на третий этаж своего дома, вынуть из сейфа помповое ружье без приклада, законопослушно зарегистрированное на имя Громова Андрея Алексеевича, зарядить его и отнести в рубку, спрятав под панелью управления катером. Двадцатиметровый
– Сема, по мою душу к тебе никто не прибывал?
– Ты узнал бы об этом сразу. А что, по воде пошла рябь?
– Приезжали на базу двое деловых, просили сплавить по Оби до Томи. Рожи каторжанские, глаза в пол смотрят, повадки лагерные. Одеты при этом по высшему разряду и предлагают за работу в три раза больше, чем это стоит, – Мартынов описал гостей, но из ответа Холода следовало, что в тех скудных рассказах, услышанных в свое время от помнящего Мартынова, эти двое вроде бы не фигурировали.
– Душа моя не на месте, Сема, – объяснил свою тревогу Мартенсон. – Чувствую – не из моей истории эти персонажи, а сердце все равно молотит. Ты уж обо мне, если что…
– Да ты что, Мартын?! – вскипел Холод. – Чтоб я корня лагерного, жизнь мою спасшего, да сдал кому?! Я ж не сука, Андрюша…
Вечер опускался на базу незаметно. И где-то «между волком и собакой», когда темнота еще не вытеснила сумерки окончательно, но сосны уже превратились в шапки на палках, Мартынов, не легший в доме на постель, а усевшийся во дворе за домом, услышал биение собственного сердца.
Складывалось впечатление, словно ты уже отчаялся выбраться из могилы, но кто-то услышал твои крики и над головой зашуршала земля. Казалось бы, вместе с этим должно прийти облегчение, однако Андрей не мог его почувствовать, как ни старался. Такое чувство испытывает, наверное, человек, когда, уже узнав смерть в спасении, со страхом ждет той минуты, когда из могилы будет выброшен последний ком земли и чьи-то острые когти начнут ломать крышку гроба, чтобы добраться до тебя, живого…
Он находился в тревоге еще долгих пять часов. Ночь уже готовилась к сдаче поста рассвету, когда он услышал мягкие, едва слышимые шаги по песку. Закрыв глаза и превратившись во внимание, он просчитал звуки и понял, что по территории его базы двигаются трое…
Глава 8
Поднявшись из кресла, Маша направилась в прихожую. Щелкнула замком, распахнула дверь, точно зная, что пришел свой, и отступила в сторону.
Писатель был не один. Их было двое. При этом на кого эти двое были похожи менее всего, так это на романистов. Максимум, на кого были похожи эти соавторы, так это на сочинителей японских танок. Маша как следует разглядела их и поняла, в библиографии каждого из них таких танок не более чем по две – настолько уж мало они походили на людей, привыкших общаться с бумагой и пером.
– Простите, вы к кому? – сказала Маша первое, что пришло в голову, хотя по одежде и взглядам мужчин было совершенно понятно, что они приехали издалека не для того, чтобы ошибиться дверью.
Молодой мужчина, молодой скорее по сравнению со своим спутником, чем по определению, не меняя выражения лица, назвал ее имя, и Маша, дрогнув сердцем, почувствовала легкое недомогание. В голосе мужчины звучал тот неповторимый акцент, с которым разговаривают по-русски вернувшиеся после восьмилетнего отсутствия на родине хоккеисты НХЛ, – чуть растянутые слова, ударения, приходящиеся на верный слог, но усиленные нажимом речи. Маша мгновенно сообразила, где она слышала такую речь до прибытия гостей. Так разговаривал с нею Андрей Мартынов.