Наследство Империи
Шрифт:
– Я безмерно уважаю вас, доктор Ванн, как сотрудника и как специалиста, которому нет равных в его сфере, но позволю себе напомнить: вам, как и всем воспитанникам Пантократора, в свое время пришлось делать выбор между честью принадлежать к их школе и правом двигаться дальше. И гонорарами. Разумеется, я ни минуты не сомневаюсь, что в вашем случае основную роль сыграли интересы передовой науки.
– Я говорю сейчас не о принципах, мадам. Сегодня я сделал бы тот же выбор. Я имею в виду мальчика. Если он не нужен заказчику, могли бы мы оставить
Безупречные брови госпожи главврача изобразили вопрос.
– В конце концов, у нас есть институт. Почему бы не быть интернату? Мы собираем подающие надежды кадры по всей Галактике, почему мы не можем выращивать их здесь?
– Мы даже можем изготовлять их искусственно! – пошутила директор.
– Я не возьмусь запрограммировать талант, мадам.
– Я тоже не ем детей на завтрак, доктор Ванн. Однако поймите, в каком положении мы находимся: мы приняли под роспись мальчика, и мы приняли заказ. Мы обязаны отдать обратно все, невзирая ни на какие драматические домыслы.
Последние слова она недвусмысленно подчеркнула голосом.
– А свобода выбора мальчика?
– Ребенок несовершеннолетний, он не может решать такие вещи.
– А кто может? Те, кто взяли его неизвестно где и притащили к нам?
– Ничьи права на него не более доказаны, чем тех, кто его, как вы образно заметили, притащил.
– Они доказаны только фактом.
– За неимением прочего!
Зря он. В любом споре по определению побеждает начальник.
– Я мог бы усыновить мальчика! – бухнул доктор Ванн.
«Ого! И, что самое замечательное, я бы даже не был против. Ну, пока мама не объявится на горизонте.»
– Я не позволю вам этого сделать, – просто сказала Рельская. – Вы не женаты. Ребенка может принять только полная семья, иначе... поймите, я не сомневаюсь в ваших моральных качествах, но я обязана заботиться о репутации предприятия. Неправильно, если одинокий мужчина внезапно вспыхивает интересом к одинокому мальчику.
Она не сомневается, конечно. Она просто до инфаркта его доводит.
– Хорошо, – ровным голосом сказал доктор Ванн. – Кто-нибудь из наших мог бы его усыновить? Есть у нас бездетные пары?
– Само собой... Но вы не находите, что в нашем кругу пара остается бездетной только до тех пор, пока сама этого хочет? Мы сидим на такой технологии, что о вынужденном бесплодии не может быть и речи, не так ли? И даже если так, что мешает нашему специалисту заказать ребенка но собственному выбору? Оставьте эту тему, я не намерена нарушать обязательства по договору. Нам нужен этот клиент.
Всю дорогу обратно доктор Ванн ругался шепотом.
– В конце концов, – заявил он, – а почему бы мне не сделать две копии? Ну, то есть одну точную? Нате, забирайте! А? Как тебе?
– И они убьют второго меня? А какая тогда разница? Знаете, доктор, я бы, может, и согласился, если бы вы не рассказали мне про маму-утку. А так... в нашей семье есть
Просто, добрый доктор Ванн, у меня есть идея, которой лучше быть сюрпризом даже для тебя.
На Шебе бывает ночь. Лампы в переходах и общественных местах приглушаются, движение каров по магистралям замирает. Все, кроме дежурных, спят, разве что встретишь ползущего по коридору робота-уборщика. Закрыты коммерческие блоки – лавочки, в которых персонал может приобрести товары личного пользования. Из редких лабораторий, где работы требуют круглосуточного цикла, слышатся приглушенные голоса, на матовых дверях движутся тени. В действие вступают правила большого поселка, где каждый на виду со всей своей семейной жизнью.
Ночью изменяется акустика: звук несется по тихим пустым коридорам, как мяч. Камеры фиксируют движение. Впрочем, специфика Шебы такова, что тут строже следят за микробами или пожарами, чем за возможными злоумышленниками.
Конечно, сами научно-исследовательские уровни – только малая часть станции. Они – только верхушка пирамиды, в основании которой гравигенератор, электростанция, гаражи и лифты, системы очистки воздуха и воды. Чтобы существовала и приносила доход эта странная общность с повышенной плотностью гениев (а управлять интеллигентами – все равно что кошек пасти), требовалось огромное количество техников и обслуги. Космическая станция – не планета, факторов риска тут несоизмеримо больше, ответственность персонала огромна. Профилактика систем постоянна. Днем. Техник, идущий по делу условной шебианской ночью, вызовет как минимум подозрение. А если спешит – то и панику.
Назгул не может пойти и посмотреть, и поискать, что ему нужно. Мобилизуя все свое терпение, он – внешне безгласная и неподвижная машина – слушает Шебу и учится ее понимать. Рядом за ширмой вздыхает и всхлипывает Биллем.
Только для наблюдателя заказчика режим передвижений не регламентирован. Никто не может запретить ему доступ в бокс, где ведутся поднадзорные ему работы. Например, если ему не спится.
Наконец! Неторопливые мягкие шаги, словно ему нет особой причины тут находиться, а так, проведать пришел и словечком перемолвиться. Камеры наблюдения зафиксируют этот визит, но едва ли местное СБ сочтет его противоправным. Назгул сдвигает блестящий, непрозрачный снаружи блистер, а Норм забирается к нему в кабину. Военный совет.
– Ты его видел?
– Да, мне удалось. В столовой. У меня другое время обеда, но я приходил то на пять минут раньше, то наоборот, опаздывал, ну и застал однажды.
Назгул мысленно кивнул. Он поступил бы так же, имитируя расхлябанность профессионального военного, который точно знает, где и когда ему нужно быть «как штык», а когда он не при исполнении и никому ничего не должен.
– Тебе удалось подать ему знак?
– Нет, он был с доктором. Кажется, мальчишке удалось с ним подружиться.