Наследство Карны

Вассму Хербьёрг

— Я хотела, чтобы между нами не осталось ничего недосказанного.

— Об этом тебе лучше поговорить не со мной, а с пастором. Я не гожусь на то, чтобы отпускать людям грехи.

— Но ты мне самый близкий.

— Когда это было, Дина!

Он заложил руки за спину, словно решив, что они слишком тяжелы для него, потом подошел к окну и встал спиной к ней.

— О чем ты думаешь, Андерс? — спросила она, помолчав.

— О чем думаю? Ну что ж, могу сказать. Я пытаюсь угадать, когда ты

снова уедешь в Берлин. Или в какое-нибудь другое место.

— А ты хочешь, чтобы я уехала?

За окном было тихо. Так тихо, что они слышали, как в доме Анна играет на пианино. Музыка, словно напоминание о чем-то, долетала к ним через открытые окна.

— Нет, конечно! Но один из нас должен найти себе другое занятие. Я не могу оставаться при тебе старым бобылем! Хоть ты и повидала мир и вернулась домой с большими деньгами, а не можешь понять такой простой вещи!

Он словно ждал удара кнутом, как разъяренный бык, который кого-то боднул.

— Давай прогуляемся вокруг бугра с флагштоком. Здесь нечем дышать, — тихо предложила она.

— Нет! На этот раз мне нужны стены!

Она посидела немного, потом встала, открыла дверь и ушла.

Услыхав ее шаги на дорожке, Андерс отвернулся от окна и прижал руку к груди. Нашел ощупью стул. Его обветренное лицо залила зимняя бледность.

Пришедшие лодки покачивались у берега. Иногда их привязывали к сваям старых пакгаузов. Гостей весело поднимали в пакгауз с помощью лебедки и ставили на шаткий дощатый настил.

Они приезжали и по нескольку человек, и поодиночке, совсем как в прежние времена, когда лавка еще не являла собой жалкого заведения без покупателей и приказчиков. Первым приехал школьный учитель с женой, им хотелось узнать, что делается на белом свете, и напомнить Дине об их родственных связях, хотя и весьма дальних.

Потом приехал пробст, чтобы пригласить Дину и Андерса в церковь. Он был бы счастлив, если б фру Анна согласилась петь в Иванов день во время службы. Пробст надеялся, что погода будет хорошая и соберется много народу.

Карна, забыв о приличиях, вмешалась в разговор взрослых и сообщила, что Дине не хватает звона берлинских колоколов и потому, конечно, они все приедут в церковь.

— Видите, — мягко сказал пробст, — дети все знают лучше взрослых.

Приезжали гости и из Страндстедета. Например, Хартвигсен, бывший в свое время арендатором у ленсмана Холма. Он приехал со всей семьей, чтобы поздравить фру Дину с возвращением.

Теперь Хартвигсен извозничал, держал единственную на всю округу извозную станцию. Так что, если фру Дине или Андерсу понадобится что-то перевезти по суше, он всегда к их услугам.

Приехал и телеграфист Боге — худой человек в черных панталонах в белую полоску

и с острой козлиной бородкой. Кто-то сказал ему, что Дина Бернхофт, или Дина Меер, как некоторые почему-то называли ее, имеет в Берлине свое дело. Так что он с удовольствием возьмет на себя труд передавать ее телеграммы.

Дина ответила, что ей это весьма приятно, но не стоит делать из мухи слона. И призналась, что Меер — это название ее фирмы.

— Но откуда вам известно про мои деловые связи? — спросила она у телеграфиста.

— Откуда телеграфисту что-то известно! — Он гордо оглядел гостиную, словно был здесь хозяин.

— А то, что известно телеграфисту, известно всем, — язвительно заметила Дина.

— Нет-нет! Вы напрасно так думаете! Я имею дело только с порядочными людьми, — возразил он и охотно позволил налить себе портвейна.

Чем чаще ему подливали портвейна, тем больше он становился телеграфистом, который общается исключительно с порядочными людьми. Дина многое узнала о предпринимательстве и торговых сделках Страндстедета, о клиентах адвоката и деловом чутье Вилфреда Олаисена.

Приехал и сам Вилфред Олаисен с семьей — Ханной, малышом и Исааком, который в последнее время ходил серьезный и мрачный.

Сверкая белоснежной улыбкой, Олаисен сразу заговорил о деле: ему хочется, чтобы Дина вложила свой капитал в строительство новой верфи, которое он затеял в Страндстедете.

Дина сдержанно заметила, что ее капитал пользуется здесь большим вниманием, чем он того заслуживает.

Вилфред Олаисен простодушно признался в своей осведомленности и попросил фру Дину не скромничать.

Не обращая внимания на присутствующих, он наклонился к ней через стол — его внимание и уважение принадлежали только ей.

— Транспорт — вот веление нашего времени! Газеты. Пароходы. Предприятия, дающие людям работу и доход. Колеса не должны покрываться ржавчиной, фру Дина! Они должны крутиться. Я запускаю маленькие зубчатые колесики. Они крутят друг друга и укрепляют общество. У меня ничего не было, кроме скромного наследства, оставшегося мне от дяди, да пары рук, не боявшихся работы. Будь у меня, как у вас, солидное дело за границей!..

Но у него все получилось! За несколько лет он добился успеха. Хотя пока размах у него весьма скромный. Умелый человек всегда заработает себе на кусок хлеба. Он занимается погрузкой и разгрузкой… Между прочим, он слышал, что в прежние времена фру Дина успешно вела здесь дела. Люди не глупеют с годами! Нет-нет, не говорите, что годы идут. Они идут одинаково для всех.

— И слава Богу! — Дина поднялась и сказала, что намерена совершить свою обычную прогулку вокруг бугра, на котором стоит флагшток.