Наследство Пенмаров
Шрифт:
Я сразу сказала дрожащим голосом:
— Мне не нужны деньги. Мне нужны дети. Пожалуйста. Я останусь в Пенмаррике… я сделаю все, что ты хочешь, только…
— Тогда дай мне развод.
Но я сразу поняла, что, получив развод, он тут же возобновит попытки отнять у меня детей. Я знала: став хозяином положения, он не согласится оставить их со мной.
— Нет, — сказала я, слепо качая головой. — Только не это. Не развод.
— Я тебе заплачу. Сколько ты хочешь? Скажи мне, сколько ты хочешь, и я заплачу любые деньги.
— Мне не нужны деньги! — Глаза мои щипало от слез. Голос охрип от боли. — Они мне не нужны!
— Подумать только! — сказал он с тем нарочитым лондонским акцентом, который я всегда ненавидела. — Только подумать! Ты что, всерьез
— Я никогда не продавалась! Никогда!
Он засмеялся. Я набросилась на него. Я была ослеплена гневом и ненавистью. Я попыталась ударить его, но он просто перехватил мои руки и отшвырнул меня так, что я поскользнулась и упала на шезлонг.
— Ты никогда не продавалась? — сказал он, глядя на меня сверху вниз. — Ну-ну. Надо же так обманываться. — Голос его изменился. — А разве старый Джон-Хенри Рослин не купил тебя, когда предложил тебе деньги и крышу над головой в обмен на твою благосклонность? Ах, нет, я и забыл! Он ведь женился на тебе! Поэтому вся эта история стала респектабельной, и тебе даже не пришлось объяснять самой себе, почему ты бросила бар и отправилась жить с человеком, которого не любила. Полагаю, зная твой дар самообмана, что ты даже смогла убедить себя, что любишь его! А что было до старого Рослина? С ним ли ты впервые легла в постель за деньги и за крышу над головой? Ты всегда говорила мне, что была девственницей до брака с Рослином, но ведь ты ею не была, не так ли, моя дорогая? До него были другие мужчины! Женщина с твоим лицом и фигурой не может оставаться девственной до двадцати семи лет. Нет, я уверен, были и другие мужчины, которые платили тебе за услуги, а с Рослином тебе просто повезло — он случайно оказался порядочным человеком и предложил тебе стать его женой. А потом… что ж, за тебя говорят твои поступки. Что ты сделала, когда Рослин умер и оставил тебя без денег, чтобы достать их? Нет, не пытайся убедить меня, что ты легла в постель с моим отцом только из романтических чувств! Он содержал тебя, а ты спала с ним, чтобы продолжать жить в своем доме! А что ты сделала, когда он так некстати умер? Мне стоило всего лишь положить на стол пять соверенов, и ты сразу же пригласила меня наверх в свою комнату. Ты продалась мне за пять фунтов, моя дорогая, и не пытайся убедить себя, что ты сделала это по любви! Но тогда боги благоволили к тебе, не так ли, потому что я был столь по-детски одержим твоим очень красивым, очень желанным телом, что здравый смысл покинул меня, и я решил, что не успокоюсь, пока не представлю тебя миру как свою жену. Вот повезло-то тебе! Как невероятно повезло! Вот богатый молодой человек, который просит твоей руки! Конечно, он довольно молод и, безусловно, некрасив, но, сделав небольшое усилие, можно поверить в свою любовь к нему. Это же так просто, не правда ли? Несколько ночей там, несколько ночей тут, и — гляди-ка! Ты — леди, живешь в особняке и общаешься с аристократией! Кому теперь дело до того, как ты туда попала, незачем об этом думать, все забыто. Ты теперь леди, или, во всяком случае, себя ею считаешь. Но, понимаешь ли, в том-то и трагедия, моя дорогая, — ты никогда не была леди и никогда не могла ею стать. Ты проститутка. Всегда ею была и всегда ею будешь. Некоторых женщин изменить невозможно.
Он замолчал. Наступила долгая пауза. Я подумала: мне нужно идти. Я должна уйти отсюда. Я не могу здесь оставаться. Но двигаться было до странности трудно. В конце концов мне удалось встать. Я не могла смотреть на него, но знала, что он по-прежнему за мной наблюдает. Я просто физически почувствовала его ненависть ко мне и не испытывала больше ничего, кроме ужасного страха и желания убежать из комнаты.
Я добрела до двери и подергала за ручку. Дверь была заперта. Я развернулась.
— Выпусти меня! — закричала я. — Выпусти меня отсюда! Выпусти! — Потребность вырваться из этого замкнутого пространства была необоримой. Повернувшись, чтобы опять подергать дверную ручку, я вдруг инстинктивно, как это бывает у женщин, поняла, что вот-вот должно случиться что-то еще более ужасное, чем предыдущая сцена. — Выпусти меня!
Я услышала, как он небрежно протянул:
— Выпустить? Конечно, если сначала отпустишь меня, дав развод.
Я развернулась, чтобы взглянуть ему в лицо, и с ужасом обнаружила, что он стоит прямо передо мной. Нервы мои сдали. Я потеряла контроль.
— Ты никогда не заставишь меня согласиться на развод! — закричала я с грубым корнуолльским акцентом. — Мы с тобой — муж и жена и навсегда останемся ими! Тебе никогда этого не изменить… ты никогда не заставишь меня сделать то, чего я не желаю делать!
Последовало секундное молчание. Я ощутила пустоту комнаты, а потом всепоглощающую вспышку первобытного, дикого чувства.
— Нет? — спросил он очень вежливо. — Посмотрим. — Тут вежливое выражение слетело с его лица, как маска, и я увидела, что он жаждет мести.
Я отступила назад.
— Не трогай меня.
— Почему нет? — Он сделал шаг вперед. — Ты ведь моя жена. Разве не это ты только что пыталась мне внушить? Ты моя жена, а я твой муж.
— Не прикасайся ко мне!
— Не так должна отвечать послушная жена!
— Если ты посмеешь тронуть меня хоть пальцем…
— Я трону тебя всеми пальцами, сука, чтобы доказать тебе, какая ты лицемерка!
— Прочь… Я тебя ненавижу!
— Я тоже тебя ненавижу, черт тебя побери, — процедил он сквозь зубы и изо всех сил прижал меня к стене.
Я кричала и кричала, но дверь была заперта, окна закрыты, а стены очень толсты. Никто меня не услышал. Никто не пришел. А когда он наконец меня отпустил и мы с ненавистью смогли посмотреть друг на друга, над нами сомкнулась тишина и заволокла память о нашей любви.
Как только я смогла двигаться, я снова попросила ключ, и он молча дал мне его.
Я ушла от него. Я ушла из комнаты. Я ушла из Пенмаррика и аристократического общества, от роскоши и величия, которые можно купить за деньги.
Всхлипывая, я брела по коридору гостиницы и думала — не о будущем, не о Филипе, даже не о чудовищном унижении, которое только что испытала, а о Марке, моем муже, о человеке, которого я когда-то любила так, как и не представляла, что можно любить. Я думала в оцепенении: «Я любила его, любила, о Боже, скажи мне, что я когда-то его любила!» Но Бог молчал, Бог не говорил, и все, что мне оставалось, была правда, слишком ужасная, чтобы взглянуть ей в лицо, и горький голос Марка, вежливо произносящий: «Ты проститутка. Ты всегда ею была и всегда ею будешь. Некоторых женщин изменить невозможно».
III
Адриан
1904–1914
Добро и зло
Он отличался от законных сводных братьев своей постоянной привязанностью к отцу и верностью ему… История его жизни по большей части представляет собой цепь скандалов со сводными братьями.
Джеффри, сын Генриха, хотя и слыл скандалистом и легко приходил в ярость, всегда был верен отцу и заслужил похвалу отца, который (говорил): «Ты один заслужил название моего законного и настоящего сына, остальные мои сыновья, воистину, ублюдки».
То, что Генрих был искренне влюблен в (Розамунду Клиффорд), подтверждалось тем, что он делал для нее и ее двух сыновей… второй, Джеффри, по всей видимости, был в большом фаворе у короля.
Глава 1
Джеральдиус упоминает, что король, который обыкновенно изменял жене втайне, начал открыто жить с Розамундой Клиффорд.