Наследство рода Болейн
Шрифт:
— Истинная Говард, — замечает бабушка. Она невысокого мнения о девушках по фамилии Говард — красивы, но дерзки.
— А я-то держал ее за ребенка. — По голосу слышно, он рад, что я уже выросла.
— Она умненькая девочка.
Бабушка хмурится, словно напоминает — посторонним необязательно знать, чему я выучилась под ее присмотром. Я простодушно раскрываю глаза. В семь лет я впервые застала служанку в постели с пажом, в одиннадцать влюбилась в Генри Мэнокса, так чего она от меня хочет?
— Настоящая красавица. — Дядюшка
— Да, милорд.
— Читать, писать — по-английски, по-французски, на латыни?
В отчаянии смотрю на бабушку. Всем известно — я чудовищно глупа. Настолько глупа, что даже не знаю, скрывать это или нет.
— Зачем девочке такие познания? — спрашивает бабушка. — Королева ведь говорит только по-голландски.
— По-немецки. Но королю нравятся образованные женщины.
— Он уже обжегся однажды, — улыбается герцогиня. — А эта Сеймур отнюдь не была великим мыслителем. Кажется, королю надоели философские споры с женами. Сами-то вы любите образованных дам?
Он только фыркнул. Всему свету известно — они с женой давным-давно живут врозь и ненавидят друг друга.
— Главное, она понравится королеве и всему двору, — решает дядя. — Екатерина, ты станешь фрейлиной новой королевы.
Я радостно улыбаюсь.
— Ты рада?
— Да, милорд. И очень вам благодарна. — Не забыла поблагодарить!
— Не опозорь семью, — объявляет он торжественно. — Твоя бабушка считает, что ты хорошая девочка, умеешь себя вести. Ты уж постарайся, не подведи нас.
Киваю. На бабушку не смотрю — уж она-то наслышана о Генри Мэноксе. И с Фрэнсисом однажды застукала — моя рука у него в штанах, на шее засос. Бабушка мне такую пощечину отвесила, что в ушах зазвенело, обозвала дурой и потаскухой. И на Рождество опять предупреждала: «Не связывайся ты с ним».
— На тебя будут обращать внимание мужчины, — продолжает дядюшка.
А то я мужчин не видала! Покосилась на бабушку, она ласково улыбается.
— Запомни: доброе имя важнее всего. Незапятнанная честь. Любой недостойный тебя слух — имей в виду, до меня все доходит — живо отправишься обратно, даже не сюда, а в деревню, в Хоршем. Там навсегда и останешься. Поняла?
— Да, милорд, — шепчу я испуганно. — Обещаю.
— При дворе ты ежедневно будешь у меня на глазах.
Что-то мне туда уже не очень хочется!
— Время от времени я буду посылать за тобой — расскажешь, как твои успехи у королевы, всякое такое. С другими будь осторожна, лишнего не болтай. Держи глаза открытыми, а рот — закрытым. Слушайся нашу родственницу Джейн Болейн, она тоже служит королеве. Постарайся быть ближе к королеве, стань ее маленьким другом. Покровительство государя — путь к богатству.
— Да, милорд.
— Еще одно.
— Да, дядя?
— Скромность, Екатерина. Это главное украшение женщины.
Приседаю в реверансе, глаза опущены долу, скромна, как монашка.
Бабушка
— Уверяю тебя, это так. Можешь идти.
Еще один реверанс — и я вылетаю из комнаты, пока он еще чего-нибудь не наговорил. Я-то стремилась ко двору, потому что там танцы и кавалеры, а получается, это служба.
— Что он сказал? Что сказал? — Девчонки в зале жаждут новостей.
— Буду фрейлиной! — ликую я. — Новые наряды, каждый вечер танцы, дядя сказал — я красивее всех в королевской свите. И вас больше никогда не увижу!
АННА
Кале, декабрь 1539 года
Погода на Английском море, благодарение Богу, наконец-то установилась. Напрасно я надеялась на письма, за долгие дни ожидания переправы никто мне не написал. Матушка не скучает по мне, но могла бы прислать хоть пару советов. Амелия, в надежде на визит в Англию, тоже могла бы не поскупиться на сестринские пожелания. Мне самой смешно — до чего же тяжело на душе, если мечтаю о письме от Амелии.
Но уж в брате я была уверена — напишет непременно. Он так и не смягчился, даже во время долгой подготовки к отъезду наши отношения оставались неизменными — я до смерти его боюсь и ненавижу, а его душит невысказанный гнев. Он мог бы поручить мне какие-нибудь дела при английском дворе, должна же я представлять интересы нашей страны! Но здесь я увидела господ из Клеве. Несомненно, он писал им. Видно, решил, что я не гожусь для его поручений. Мог хотя бы напомнить о правилах поведения. Брат властвовал надо мной всю жизнь, неужели он просто так меня отпустит? Но похоже, я все-таки освободилась. Вместо радости меня охватывает смущение. Странно все-таки, покинуть свою семью без единого доброго пожелания.
Мы поплывем завтра на рассвете, чтобы поймать отлив. В королевской резиденции ожидаю лорда Лиля и вдруг слышу какой-то спор за дверью. К счастью, Лотти, моя переводчица из Клеве, неподалеку. Я киваю, она тихонько подходит к двери, напряженно вслушивается в быструю английскую речь, хмурится. За дверью слышны шаги, она поспешно отскакивает, садится рядом со мной.
Входит лорд Лиль, весь красный, отвешивает поклон. Одергивает бархатный камзол, словно хочет дать себе время успокоиться.
— Простите, леди Анна, весь дом сегодня на ногах из-за сборов. Я зайду за вами через час.
Лотти шепотом переводит, я с улыбкой киваю.
— Она слышала? — спрашивает у Лотти напрямик.
Она поворачивается ко мне, видит, что я снова киваю.
Лорд Лиль подходит ближе.
— Секретарь Томас Кромвель — вашей религии, — говорит он вполголоса.
Лотти шепчет мне на ухо по-немецки, чтобы я ничего не упустила.
— Он неправомерно взял под защиту несколько сотен лютеран, хотя город находится под моим управлением.