Наследство рода Болейн
Шрифт:
— Потому что я буду родственницей следующего английского короля, — шепчу еле слышно.
— Так или иначе? — Он, похоже, вспоминает о больном короле — лежит, откинувшись на подушки, а бедная девочка обхаживает его из последних сил.
— Так или иначе, — повторяю я, вспоминая о юном Томасе, все ближе подбирающемся к постели королевы, молодом глупце, чье вожделение — только часть нашего плана.
— Я подумаю о твоей просьбе.
— Я бы хотела снова выйти замуж, — повторяю я. — Моя постель давно пуста.
— У тебя тоже есть желания? — Он удивлен, словно желания не пристали
— Как у любой женщины. Я хочу мужа, хочу родить еще одного ребенка.
— Но тебе надо, чтобы муж был по крайней мере герцогом. — Дядюшка слегка улыбается. — И притом богатым.
— Да, пожалуйста, милорд, — улыбаюсь я в ответ. — Я не дура какая выскакивать замуж по любви, как некоторые известные нам особы.
АННА
Ричмондский дворец, апрель 1541 года
Расчет, а сказать по правде, и крупица тщеславия привели меня на Рождество ко двору. Разумно было напомнить королю, что я его новая сестра. Но страх быстро погнал меня обратно в Ричмонд. Теперь подарки и празднества позабыты, а страх остался. Рождественское веселье кончилось, Великим постом король пребывал в дурном расположении духа, оставалось только радоваться — я далеко, при дворе меня забыли. Не стану навещать короля на Пасху, тем более не приму участия в летнем путешествии. Я боюсь Генриха: в нем соединились и деспотизм брата, и безумие отца. Мне знакомы эти бегающие, подозрительные глаза. Он не заслуживает доверия. Ныне уже все придворные поняли — их король постепенно теряет власть над собой.
Начались нападки на реформаторов, протестантов и лютеран, теперь уже и вера, и чувство самосохранения твердят мне одно и то же — надо идти прежним путем, вернуться к старой церкви. Принцесса Мария — вот пример для меня. Но даже без нее я преклоню колени, приму причастие, поверю — вино претворилось в кровь, а хлеб в плоть. При Генрихе в Англии слишком опасно думать иначе.
Во времена могущества и процветания он потворствовал своим страстям, а теперь озирается, как дикий зверь, чуя опасность. Не будь он королем, его объявили бы сумасшедшим. Женился на молоденькой, а через пару месяцев только и ищет, кого бы сжечь на костре. Казнил своего лучшего друга и советника в самый день свадьбы. Безумный, опасный человек.
Вбил себе в голову — существует протестантский заговор и заговорщики хотят нового короля. Герцог Норфолк и архиепископ Гардинер обязаны сохранить существующую церковь — ограбленную, но по сути католическую. Реформы необходимо притормозить. Малютка Китти возразить не может, она не понимает ничего, боюсь, даже не знает, что написано в ее собственном молитвеннике. Следуя их советам, король обязал епископов и даже приходских священников выслеживать по всем церквям Англии тех, кто не выказывает должного уважения к причастию, обвинять их в ереси и сжигать на костре.
Раньше в Смитфилде, на мясном рынке, забивали скотину. Теперь тут мучают людей. Целый склад хвороста и столбов — тех, кого в угоду Генриху отыщут церковники, сожгут на костре. Никто не произносит слово «инквизиция», но это настоящая инквизиция и есть. Молодежь, невежественные крестьяне,
Люди толкуют о Роберте Барнсе. Когда его привязывали к столбу, он спросил шерифа: «За что я умираю?» Только шериф и сам не знал, что ответить. И толпа вокруг не знала, и сам Роберт Барнс не знал, хотя огонь уже лизал ему ноги. Он не нарушил закон, не сказал ни слова против церкви. Он не был виновен ни в каком преступлении. Как такое могло случиться? Как прекраснейший король христианского мира, защитник веры, светоч народа мог превратиться в такое — я едва осмеливаюсь произнести это слово — чудовище?
Дрожу как от холода, хотя в спальне тепло. Почему счастье обернулось злом? Почему он так жесток к своему народу? Почему его гнев так непредсказуем? Как кто-то еще осмеливается оставаться при дворе?
ДЖЕЙН БОЛЕЙН
Хэмптон-Корт, апрель 1541 года
Подходящая особа для дельца с королевой у нас есть, и мне почти не надо подогревать этот романчик. Девчонка так и пылает, совсем потеряла голову от любви к Томасу Калпеперу, да и он совершенно сошел с ума. Нога у короля болит не так сильно, после Пасхи он стал чаще выходить. У нашей парочки немало возможностей видеться, король сам нередко сводит их вместе: то приказывает Томасу танцевать с королевой, то посылает ее за карточный стол в его компании. Калпепер нравится королю, любимый постельничий сопровождает монарха повсюду, королю в радость его обаяние, быстрый ум и хорошенькая мордашка. Отправляясь к королеве, король всегда берет с собой Томаса, он любит, чтобы они оба были под рукой. Не будь он так ослеплен собственным величием, сообразил бы, что из всего этого выйдет, но он в восторге от их трио, клянется и божится, что Томас напоминает его самого в молодые годы.
Девочка-королева и мальчик-паж играют вместе в карты, а король добродушно, словно заботливый папаша, смотрит на юную, очаровательную парочку. Герцог Норфолк подходит ко мне — пора поговорить.
— Приходит он к ней ночью? Ложится она в постель с королем, как полагается?
— Да. — Я еле разжимаю губы, не сводя глаз с нашей парочки и потерявшего разум старика. — Но кто знает, что из этого получится.
— И Калпепер готов сослужить нам службу?
Я гляжу на него с улыбкой:
— Сами посмотрите, она просто горит, да и он изнемогает от страсти.
— Похоже на то. Хорошо, что он любимчик короля, — королю нравится, когда она танцует с его фаворитами. И совести у него нет — это тоже нам на пользу. Думаешь, он решится на такой риск?
Удивительно, как герцог может плести заговор, не сводя глаз с жертвы, а со стороны кажется, он о погоде разговаривает.
— Так влюблен, что жизнь за нее готов отдать.
— Какая прелесть, — желчно бросает герцог. — Но за ним нужен глаз да глаз, он не без характера. Была уже с ним какая-то история. Вроде изнасиловал жену лесничего, да?