Наследство Уиндемов
Шрифт:
— Я не верю тебе, Марк. Ты должен показать мне свои седые волосы.
— Сделаю это утром — я не зажег свечу, и ты ничего не увидишь сейчас.
— Ничего нового не открылось?
— Ничего. Все в один голос уверяют, что мирно почивали в объятиях Морфея. Но я должен заметить, что инстинкт притворства выработан у Уиндемов веками. Каждый из нас может солгать не моргнув глазом, не исключая и тебя, Дукесса.
Она сжала его пальцы.
— По-моему, ты преувеличиваешь, Марк.
— Ничуть. Но ладно, оставим это. Тебе не кажется настоящая ситуация слегка пикантной? Мы лежим рядышком,
Дукесса тут же так впилась ноготками в его руку, что он взвизгнул.
— Ты снова начинаешь неистовствовать, Дукесса! Но лучше перестань калечить мою руку и ответь: ведь ты желаешь снова получить наслаждение?
— Разумеется, нет. Успокойся, Марк. Моя голова еще не совсем в порядке. Я недостаточно хорошо чувствую себя. Он рассмеялся.
— Старинная отговорка всех жен на свете — так говорил мой отец. Впрочем, в случае с тобой это похоже на правду. Насколько я помню, моя мать хорошенько стукнула его за эти слова. Ладно, спокойной ночи, моя дорогая!
— Ты уже был в руинах?
— Да, и обнаружил там Тревора с Джеймсом, этих настырных наглецов. Вскоре прибыла и Урсула. Весьма веселая семейка и очень дружная, когда дело касается того, чтобы найти принадлежащее другим и прибрать к своим рукам. Мне не доставляет удовольствия смотреть ни на кого из них — пренеприятные личности.
— За исключением Урсулы. Если она что-то отыщет, то непременно принесет тебе. По-моему, она просто обожает тебя, не говоря уже о Фанни. Поэтому ты и расхаживаешь такой отвратительно самодовольный.
— Поверь, я не предпринимал ничего такого, чтобы влюбить их в себя, хотя ресницы Фанни вряд ли могут оставить кого-то равнодушным. В конце концов почему я должен был сторониться и бояться их, разве здесь нет моей жены, которая всегда готова защитить меня от их чар? Или, возможно, я должен опасаться тебя? Не веря в невинность моих чувств, ты будешь подкарауливать меня и наших несчастных кузин с оружием в руках?
— О, я постараюсь не совершить столь необдуманного поступка. Впрочем, Урсула любит меня и не позволит себе чересчур увлечься тобой.
— Какое счастье! Кажется, я могу вздохнуть с облегчением.
Он оставил Дукессу в покое со своими любовными заигрываниями на целых полтора дня. Ее синяк почти сошел на нет, и Мэгги даже вымыла ей голову.
На вторую ночь Марк снова пришел в ее спальню в одном лишь халате. Впрочем, что в этом странного? Разве муж обязан являться в спальню жены в вечернем костюме?
Дукесса старалась ничем не выдать своих чувств.
— Привет, Марк, — спокойно сказала она. — Я неплохо себя чувствую сегодня. Может быть, ты вновь думаешь заявить о своих супружеских правах?.. А как ты намерен сегодня поступить со мной? — Перед ее глазами вновь возникла сценка из недавнего свидания на конюшне.
Марк стоял возле постели, явно сбитый с толку такой встречей. Дукесса была совершенно непредсказуемой женщиной, и он не знал, как себя с ней вести сегодня.
В его мысли вновь ворвался голос жены:
— Ты должен иметь наследника,
— То, что сделал твой отец, не может не иметь последствий. — Марк вдруг улыбнулся. Нельзя позволять влиять на его волю, на принятое им решение. Распустила вокруг него свои сети и думает, что он уже потерял голову. Стараясь оставаться спокойным, он продолжил:
— Однажды ты со своими сообщниками заставила меня отступить и женила на себе. Но ты выполнила лишь часть своего плана. Довести его до конца тебе не удастся, Дукесса! Теперь снимай ночную сорочку, я уже устал ждать.
Внезапный холод сковал ее, она чувствовала, как что-то умерло у нее внутри. Стащив через голову сорочку, Дукесса молча вытянулась на постели. Марк в изумлении смотрел на нее.
— Пожалуйста, можешь начинать, — объявила она, устало закрывая глаза, не желая больше говорить ни слова. Зачем? Ведь ее слова не убеждали его, были ему не нужны. Марк хотел лишь получить наслаждение от ее тела. Да, возможно, он и ждал каких-то ответных чувств от нее. Стоны и вскрики партнерши возбуждают и тешат мужское самолюбие.
Марк был нежен и настойчив, целуя ее закрытые глаза, безответные губы, грудь, живот… Каждым своим прикосновением он старался разбудить ее чувственность, вызвать в ней ответное желание. Все бесполезно! Марк чувствовал свою все возрастающую страсть и одновременно поражение — Дукесса была слишком холодна, ее руки безжизненно лежали вдоль тела, глаза были закрыты, — казалось, она терпеливо ждет, когда он закончит и уберется.
В мерцающем свете свечей ее лицо было удивительно красиво.
Марк, чуть отстранившись, любовался каждой линией ее тела. Он ласкал ее глазами, сгорая от желания. Но Дукесса не одарила его ни одним взглядом.
Вдруг не в силах более сдерживать свою безумную страсть, Марк приподнял руками ее бедра и одним движением вошел в нее. Дукесса отрывисто вздохнула, чувствуя его глубоко в себе и не испытывая при этом никаких чувств. Он невыносимо страдал от своего желания и ее безразличия.
Наконец все повторилось, как в последний раз, — он вышел из нее, а потом, содрогаясь, прижался к животу.
И тут она заговорила тоном столь же холодным, как Северное море в период зимнего солнцестояния.
— Полагаю, ты уже получил все, что хотел?! Где же твой носовой платок, Марк? Мне вовсе не нравится лежать обрызганной твоим семенем. Ах, не волнуйся и не вздрагивай так, у меня нет под рукой ни хлыста, ни уздечки, чтобы ударить тебя, как ты того заслуживаешь. Я очень спокойна и терпелива. Все, что мне нужно, это твой носовой платок.
Ее голос звучал так ровно и монотонно, что ему хотелось накричать на нее. Он бессмысленно разглядывал свое семя на ее животе, потом перевел взгляд к ее лицу, такому прекрасному и холодному. Дукесса издевалась над ним. Он чувствовал себя чуть ли не кастрированным. О чем она думает теперь? О героях модного романа или забавных ужимках Эсми? Все еще продолжая стоять на коленях между ее ног, он вдруг взорвался: