Наследство в глухой провинции
Шрифт:
Водитель громко расхохотался:
— Ну ты насмешил меня! Надо же такое придумать: кругом лес, а спрятаться негде! И куда же вы теперь?
— Домой, куда же еще. Эти массовые выезды на природу у меня уже в печенках сидят. Вот тебе, признайся, эта природа не обрыдла?
— Не то слово, — подхватил его посыл водитель. — Те, кто целыми днями за бумагами сидит, ахают: ах лес, ах деревья! Глаза мои бы на них не глядели. А для меня самый лучший пейзаж, знаешь, какой?
— Какой? — прикинулся
— Вид из окна кухни на песочницу, в которой играет моя дочка! — Шофер довольно захохотал.
Вот так мы и доехали до поворота на грузовую станцию, куда лесовоз вез бревна. Мы вышли, поблагодарив водителя — Герман с лицом, на котором читалась безмерная любовь ко мне и нежная забота, и я — с будто приклеенной улыбкой и рукой, словно зажатой в тисках.
Ключ от квартиры Михайловских у меня действительно был с собой. Мы так и вошли в нее парой, трогательно прижавшейся друг к другу.
Я двигалась как сомнамбула. То есть никаких умных мыслей у меня не было. Я понимала, что Германа мне не обмануть и от него не сбежать.
Наверное, мой внутренний голос молчал потому, что непосредственной угрозы моей жизни не чувствовал, а остальное считал не слишком важным: ну поеду я домой не в воскресенье с утра, а в субботу днем — какая разница. Если уж на то пошло, в воскресенье ехать куда опаснее, потому что сяду я за руль скорее всего невыспавшейся, а мне до дома семьсот километров пилить.
— Можешь написать любимому прощальную записку. Само собой, без имен, я проверю, — ворвался в мои размышления голос Германа.
Времени на обдумывание текста записки у меня не было. Не получалось изложить события так, чтобы Федор прочел и сразу понял, кто меня похитил и куда повез. Все-таки в романах у героев обычно есть время для составления такого послания.
«Федя, мне пришлось уехать не по своей воле…»
— Это еще что такое! — прикрикнул на меня Герман, читавший из-за плеча то, что я писала. Он оторвал кусочек записки и продиктовал: — Пиши: «Мне срочно приходится уехать — на работе неприятности». И можешь приписать: люблю, целую. Что ты пишешь? Свой телефон? Нет-нет, зачеркивай! Чем дольше он будет тебя искать — если будет, — тем дальше я смогу уехать. Недурной каламбурчик, а?
Я не видела в этом ничего смешного. Насчет телефона это я так, попробовала. У Михайловских была моя визитка со всеми телефонами, если они ее не выбросили. И я написала еще кое-что: «Федя! Мой дом в Костромино можешь отдать кому-нибудь из твоих знакомых, кто нуждается в жилье…»
Герман усмехнулся, но не стал требовать, чтобы я переписала эту фразу. Только пробурчал про себя:
— Надо же, и рука не дрогнула при слове «мой» дом. Дважды одно и то же продаете, любезная Лариса Сергеевна!
— Как же, продаю — отдаю.
— Ага, говорите: бери, не мое, не жалко.
— А вы вообще молчите, покойный!
Но мне надоело ему подчиняться, потому я огрызнулась как смогла, и почему-то Герману это не понравилось. Он вынул из кобуры пистолет и повертел у меня перед носом. Наверное, считал, что я недостаточно напугана, чтобы подчиняться ему беспрекословно.
— Впечатляет? Мне может надоесть уговаривать вас, госпожа Киреева! Вы не понимаете хорошего к себе отношения. Я ничего не сделал вам плохого. Все только на добром согласии. Не позволил себе никаких вольностей, в то время как вы особа очень даже аппетитная и можете ввести в грех одинокого беглеца…
— Бросьте, мне говорили, что женщины вас не интересуют.
— Какая наглая ложь! — Он театрально закатил глаза к потолку. — Иными словами, вы сомневаетесь в традиционности моей сексуальной ориентации? Ну что ж, у нас, пожалуй, найдется еще полчасика, чтобы убедить одну строптивую девицу в чистоте моих половых намерений…
Он лихо сбросил с плеч свою пятнистую куртку и взялся за ремень брюк.
— Не надо! — закричала я. — Я вам верю. И сделаю все, что вы захотите.
— Однако вы испугались всерьез! — Он покачал головой. — Прямо как монашка при виде распаленного викинга. А я, между прочим, умею доставлять женщине удовольствие…
— Поехали, — перебила я, — у нас и правда мало времени.
— Вот это другое дело. Ваша деловитость импонирует мне куда больше, чем ваша безучастность.
Он держал мою сумку с вещами, пока я закрывала квартиру, и, заметив, что я кручу в руках ключ, посоветовал:
— Положите его под коврик. Так некоторые делают.
Мы спустились по лестнице. Герман в одной руке нес мою сумку, а другой подчеркнуто бережно поддерживал меня под локоть.
— Парочка — Герман и Ларочка, — пошутил он, когда мы так же рядком подошли к моей машине.
— Ну почему именно я, почему? — сердито сказала я, заводя машину. Герман уселся на сиденье рядом и теперь наблюдал за моими маневрами. — Вы что, нарочно там прятались? Следили за мной — но как? И я не пойму, как вы туда попали, если у вас нет своей машины?
— Что значит, нет? Конечно, есть. То есть была. Но в свое время я не подумал о будущем. Хотелось выпендриться. Не нашел ничего лучше, как купить «лендровер». Ни у кого в здешних местах больше такого нет. Вернее, не было. Пришлось продать, слишком уж он приметный. Понятное дело, за полцены, но при условии, что покупатель станет им пользоваться не раньше чем через неделю… Да, а попал я сюда точно так же, как мы с вами уехали. Остановил попутку. Паренек рулил на лесопилку за дровами для бани.