Наследство в глухой провинции
Шрифт:
— Скоро лето, а ему дрова понадобились?
— Может, и не дрова, может, и не для бани. В наших краях мало у кого на подворье имеются все удобства. Некоторые дрова жгут круглый год. Вначале в доме, потом в летней кухне, а то и просто мастерят плиту посреди двора… Как пятьдесят и сто лет назад…
— Но вам, по-моему, так жить не нравится?
— Мне давно пора отсюда мотать, — доверительно сообщил Герман. — С моими данными я мог бы неплохо жить где-нибудь у Черного моря… — Он мечтательно зажмурился.
— Тогда я не пойму, почему вы так долго тянули кота за хвост?
— Что значит, долго? Между прочим, я только вчера… получил свободу. В смысле, возможность распоряжаться собой и безбедно жить.
— И тут же залезли в криминал, — ехидно заметила я. — Киднепинг с угрозой применения оружия. Если вы попадетесь, мало не покажется.
— Ишь, какие слова вы знаете, милая Ларочка! Хотите сказать, что я вас украл? Кто этому поверит! Вы просто сбежали со своим любовником от опостылевшего мента. Решили уехать с ним к себе домой. С родителями познакомить. На улицу… — Он без запинки назвал мой домашний адрес.
— Что? Откуда вы знаете, где я живу?!
— Переписал ваши данные из гостиничной карточки — у меня администратор знакомый.
— Но зачем? Вы уже тогда знали…
Этот мерзавец сплел вокруг меня целую паутину! Неужели только для того, чтобы я могла вывезти его отсюда на своей машине?
— Нет, я сделал это до недавних печальных событий. На всякий случай. Как говорится, знания за плечами не носить. И скажите, что я непредусмотрителен! Ведь прятался я как нарочно в сторожке, которая всего в пятистах метрах от места вашего пикничка. Услышал голоса и решил прогуляться, посмотреть, что из этой ситуации можно извлечь. А тут увидел вас, Лариса Сергеевна. И сразу понял: это судьба. Шанс, которым грех не воспользоваться! Как говорится, со счастьем на клад набредешь, а без счастья и гриба не найдешь… Нет-нет, Ларисонька! — Он заметил, что я вывожу машину на трассу, которая вела прочь из города Ивлева в знакомом южном направлении, и энергично запротестовал: — Куда же это я двинусь без вещей, без денег…
— Хотите себе что-нибудь купить из одежды? — попробовала догадаться я.
— Зачем же мне в Ивлеве светиться? Этак мы с вами отсюда уехать не сможем. Давайте сворачивайте направо и подъедьте к автовокзалу, а точнее, к камерам хранения.
Все это Герман говорил мне, присев на пол машины и укрывшись сиденьем и моей дорожной сумкой.
— Сверните в эту улочку. Теперь приткнитесь где-нибудь сбоку. Ключ из замка зажигания выньте и дайте мне. Нет, документы, деньги оставьте на сиденье — так мне будет спокойнее. Теперь слушайте внимательно. В здании вокзала есть автоматическая камера хранения. Ячейка оплачена до завтрашнего утра, так что никаких вопросов не должно возникнуть. Вот вам ключик. Отомкнете дверцу ячейки номер двадцать три, возьмете сумочку и бегом назад. Постарайтесь о милиции не думать. Она у нас медлительная, неповоротливая. Если я замечу, что вас кто-то сопровождает, прыгну за руль, только меня и видели. А вы останетесь без машины, без документов, без денег… Разве вам домой не хочется?
Он и сам понимал, что в его руках не так уж много аргументов, потому шел ва-банк. Ведь по большому счету ничего не мешало мне и вправду обратиться к какому-нибудь милиционеру.
Возможно, будь это единственное мое приключение, я бы так и поступила. Но сейчас я чувствовала безмерную усталость. Мой ум завис, как перегруженный компьютер, и уже бесполезно было нажимать на кнопки, можно было только перезагрузить.
То есть я хотела домой. И только домой. Может, я не выглядела сейчас взрослой женщиной и позволяла событиям тащить меня за собой, как капризного ребенка, но мне было все равно.
Я проделала то, что нужно. Вытащила из ячейки сумку — надо сказать, довольно тяжелую — и, согнувшись в три погибели, дотащила ее до машины. Благо поставила ту неподалеку.
— Что у вас тут, золотые слитки?
— Почти.
Герман заметно повеселел и теперь смотрел на меня прямо-таки благодушно.
От собственной покладистости, по большому счету мне несвойственной, ужасно захотелось позлить этого самоуверенного типа, и я сказала:
— Строите вы из себя супермена. Под каким-то надуманным предлогом заставили меня таскать вашу сумку… Ну от кого, интересно знать, вы можете скрываться?
— Так от своих бывших братьев-казаков.
Глава двадцатая
Теперь я окончательно смирилась с тем, что мне против воли приходится уезжать отсюда раньше, чем собиралась. Отчего-то я была не слишком расстроена, что говорит… О чем бы это ни говорило, а замуж мне, как видно, пока рановато. Серьезности нет во мне для хорошей семейной жизни. Так меня к криминалу и тянет. С некоторых пор.
После того как Герман заполучил свою сумку, он стал особенно напряженно смотреть на дорогу. Как я поняла, высматривал, нет ли за нами хвоста.
Первое время он еще шипел мне в ухо:
— Без глупостей, у меня палец на спусковом крючке.
— Пляшет, — подсказала я.
— Кто? — удивился он.
— Надо говорить, что палец у вас на курке пляшет, мол, вы так злы, что едва сдерживаете себя, чтобы не спустить курок.
— Что это вы мне рассказываете? — с подозрением спросил он.
— Вестерны надо читать, — вздохнула я, — такие книжки про ковбоев.
— Я знаю, что такое вестерны, — раздраженно пробурчал он, — но они мне не нравятся.
— А какая литература вам нравится? — спросила я не без задней мысли; отчего-то была уверена, что ни одной фамилии писателя он назвать не сможет.
— Я люблю читать Фиццжеральда, — сказал он, припоминая. — С удовольствием перечитываю Ремарка, Сэлинджера… Из наших писателей мне нравится Пелевин. Я считаю, лучшее у него «Чапаев и пустота». А вы как думаете?
Во-первых, книгу «Чапаев и пустота» я не читала. Ольга что-то говорила, да и то ей Левчик рассказывал. Оказывается, мы с ней жутко необразованные личности, хотя совсем недавно я была уверена в обратном. Вот так попадется любой из нас человек более-менее в литературе подкованный, а нам ему и сказать нечего.
А Герман продолжал говорить, опровергнув мелькнувшую было у меня догадку, что у него просто хорошая память и вещает он с чьих-то слов…
В общем, я слушала его, что называется, открыв рот. Надо же, считать себя знатоком человеческой натуры и так глупо проколоться! То есть я с первого взгляда отнесла его к разряду тупых самодовольных мужчин, к тому же не интересующихся женщинами…
Но тут же себя и оборвала. Опять чуть было не снабдила его терновым венцом мученика. Вот он такой весь из себя талантливый интеллектуал, но однажды поскользнулся, и не случилось никого рядом, чтобы подать руку помощи… Романтик вы, Киреева!