Наследство
Шрифт:
Они миновали тоннель, и дорога перешла в широкое шоссе.
– Дай порулить! – попросила Надежда.
Они остановились, вышли из машины. Длинная юбка женщины неожиданно взлетела и, точно парус, захлопала на ветру. Надежда поймала ее и со смехом зажала между ног, поправляя волосы. Но, поймав взгляд Алекса, осеклась и быстро пересела на место водителя. Большой и важный автомобиль, словно океанский лайнер, плавно рассекал волны встречного ветра и дорожной пыли. Надежда окончательно преобразилась. Глаза заблестели, на скулах проступил легкий румянец. Видно было, что езда
– Здорово водишь, – заметил Алекс.
– Если б ты знал, чего мне стоило сдать экзамен в ГАИ! – со смехом отозвалась женщина. – Упражнение под названием «эстакада». Там на площадке была такая горка – настоящий Эверест. На нее нужно было заехать, а я все время откатывалась назад, хоть тресни! Сергей мог бы запросто купить мне права, но сказал: «Или сама, или никак. Тренируйся». Тогда я нашла самую высокую гору в округе и ползала по ней взад-вперед. Инструктор потом говорил, что у него в жизни не было более упрямой ученицы.
– Сдала?
– Как видишь.
Бип! Би-ип!
Слева вынырнула и поравнялась с ними тупоносая темно-зеленая «бээмвуха». Из динамика разносились по округе приблатненные русские напевы. Здоровенные бритоголовые парни повысовывались в окна, рискуя вывалиться вон, выбрасывая руки в золотых браслетах с оттопыренными средними пальцами.
– Э-эй, на «мерсе»! Красотка, а ну, дого-ни-и!
– Кретины, – пробормотал Алекс.
– Слабо? А ты пацана за руль пересади! Курица не птица, баба не водила!
Надежда сжала губы в короткую черточку, лоб пересекла упрямая морщинка, в потемневших глазах загорелся шальной огонь. Она с силой выжала газ. Взревев, как взнузданный мустанг, «мерс» вырвался вперед. Спидометр показывал сто пятьдесят. «Бээмвуха» также сделала рывок. Две громадины шли ноздря в ноздрю по узкой ленте шоссе, с каждой секундой увеличивая скорость.
Двести.
В голове Алекса мелькнуло, что, попадись им сейчас дорожная полиция, увольнение будет одним из самых приятных воспоминаний в его жизни.
Двести двадцать.
– Черт, мы разобьемся! Прекрати это! – крикнул он. Но тотчас осознал полную бесполезность своих слов: для женщины за рулем не существовало более ничего и никого, кроме омерзительной темно-зеленой груды железа с левого бока.
Врывавшийся в окно ветер свистел так, будто в салоне вот-вот разразится буря.
Двести тридцать.
– Давай, мальчик, давай, – сквозь зубы процедила Надежда.
Двести тридцать пять. «Бээмвуха» начала отставать.
– Давай! – заорал и Алекс, неожиданно поддавшись гибельному азарту безумной гонки. – Мы их уделали!
Двести пятьдесят.
– Ага!
«БМВ» отстал уже на полметра. Надежда распахнула окно и, сложив пальцы в известную непристойную комбинацию, рывком выбросила руку навстречу ревущему ветру.
– Ты сумасшедшая! – переведя дыхание, прошептал Алекс, не вполне осознавая, изумлен он или же восхищен безрассудством этой женщины, так и не разгаданной даже наполовину.
– Наверно, раз я здесь, – отозвалась Надежда.
Скорость начала снижаться.
– Откуда ты, детка?
– Москва.
– Привет из Питера!
Под ревущие децибеллы темно-зеленый «БМВ» с гиканьем умчался прочь.
– Так можно запросто заработать вечный отдых, – пробормотал, убирая со лба прилипшую прядь, Алекс.
– Кто говорил: жизнь коротка, а лето мимолетно?. – лукаво улыбнулась Надежда.
– Я даже не подозревал, какая ты…
– Какая?
– Не знаю. Теперь уже совсем не знаю…
– Я тоже, – неожиданно вздохнула Надежда.
Навстречу летели, стремительно приближаясь, яркие огни Анталии.
Дискотека «Олимпус», ревущая, грохочущая, сверкающая тысячей огней, брызжущая разноцветными искрами фейерверков, была в самом разгаре. Сюда приезжали оторваться на полную катушку местные и туристы со всего южного побережья. Тупорылый широкий «мерс» с трудом втиснулся в узкую щель между маленьким юрким «Фордом-Ка» и длинным неуклюжим «понтиаком» с острой задницей.
Огромный стеклянный шар, крутящийся под черным куполом неба, расстреливал все живое короткими очередями серебряного света. Ночь/ день, день/ночь. Все вокруг двигалось, оглушало, кричало, хлопало, гикало, свистело.
– Хочешь присоединиться? – кивнув на эту полубезумную языческую вакханалию, спросил Алекс.
– Конечно, – задорно кивнула Надежда. – Почему нет?
Они пробрались в центр бесновавшегося людского водоворота. На секунду музыка смолкла, чтобы обрушиться вновь.
– Самба! – заревела возбужденная толпа. – Самба!
Алекс во все глаза глядел на свою спутницу. Движения ее рук, плеч, окутанных тонкой летящей тканью бедер были профессиональны и потрясающе эротичны. Прежде ему казалось, что так танцевать самбу только могут латинос. Волосы Надежды, то огненно-рыжие, то синие, то зеленые в лучах разноцветных прожекторов, падали, застилая лицо и полуобнажившиеся плечи, чтобы тотчас вновь открыть их воспаленным взглядам собравшейся вокруг разгоряченной толпы. Какой-то парень, тоже весьма неплохой танцор, присоединился к Надежде, и они составили довольно слаженную пару. В глазах каждого из притопывавших и прихлопывавших им мужчин Алекс читал нескрываемое восхищение и откровенное желание. Он мгновенно возненавидел их, всех разом и каждого в отдельности.
Впервые он не завидовал ее мужу, сделавшись его соратником и союзником.
Наконец, зажигательный танец закончился. Потянуло вожделенной прохладой. Полились звуки медленной мелодии. Напевные и чуточку печальные. Несколько челрвек рванулись к Надежде. Та обвела их прозрачным взглядом, кажется только теперь вспомнив о своем спутнике на этот вечер, и, с улыбкой покачав головой, подошла к нему, протянула руку. Он оттолкнул одного из особо назойливых претендентов:
– Погуляй.
Тот не унимался. Алекс сгреб его за грудки, прошипел тихо и яростно: