Настанет день
Шрифт:
Пальцы Тая ласкали её соски, но его жадные губы уже спустились ниже. Они ласкали её пупок, пробираясь к заветному холмику, и Кэмми вдруг с трепетом осознала, что Тай как-то незаметно ухитрился расстегнуть «молнию» на её джинсах. Еще мгновение, и он стянул их с её бедер, а потом, сняв совсем, отбросил в сторону вслед за лифчиком. Теперь Кэмми оставалась лишь в тонких, почти прозрачных трусиках.
На миг она ощутила укол совести.
— Тай? — прошептала она.
— Не говори ничего! — услышала она в ответ.
В следующую секунду Тай избавился от халата, а затем стащил с Кэмми трусики, причем она сама ему старательно помогала. Она уже не просто пассивно подчинялась его желанием, но, напротив, старалась предвосхитить их сама. Ведь, как ни пыталась Кэмми уверить себя, что это вовсе не так, но она всем сердцем любила Тая, и не хотела больше ни на миг оттягивать священную минуту блаженства, которую ждала, быть может, целую вечность.
Потом, конечно, она будет мучиться угрызениями совести, ибо в конечном итоге именно от неё зависело, какое решение принять. Тая Кэмми винить ни в чем не могла; в любую секунду он бы, по её требованию, остановился.
Все эти мысли вихрем проносились в её разгоряченном мозгу, не задерживаясь ни на мгновение. Кэмми была полностью во власти своих ощущений. Оба они с Таем лежали сейчас, совершенно обнаженные, тесно прижавшись друг к другу, и Кэмми чувствовала, как горячая булава его твердого мужского естества тычется в тесное жерло её потайного грота. Кэмми дугой выгибалась ему навстречу, пытаясь любой ценой ускорить священный миг проникновения, разрыва столь ненавистной в эту минуту девственной плевы. И наконец, обеими руками обхватив Тая за крепкие упругие ягодицы, Кэмми сама с такой силой прижала его к себе, что последняя преграда уступила напору и — подалась. Одним биением сердца спустя Тай уже полностью вошел в нее, причем столь резко и усердно, что Кэмми едва не застонала от неожиданной боли. Она и представить не могла, что соитие, которого она с таким трепетом ожидала, окажется столь болезненным.
Крепко держа Тая за плечи, Кэмми стиснула зубы, чтобы не расплакаться. Однако Тай покрывал её лицо и шею такими нежными и пылкими поцелуями, что вскоре она с изумлением осознала, что тело её невольно подхватило равномерный ритм и даже начало отвечать на него. С радостным недоумением Кэмми включилась в бешеную скачку, в сводящий с ума экстаз первобытного танца.
Увы, все кончилось быстро, чересчур быстро. Кэмми только-только приспособилась к движениям Тая, когда тело его вдруг напряглось, с губ сорвался хриплый крик, а в лоно её волна за волной стали выплескиваться кипучие волны его страсти. Несколько секунд спустя Тай обессиленно распростерся на ней и затих.
Кэмми молча лежала, прислушиваясь к биениям своего сердца; или его сердца, поскольку сердца их бились сейчас в унисон. Зарывшись губами во влажные волосы Тая, она тихонько, почти беззвучно, прошептала: «Я люблю тебя». Ее душили слезы. Кэмми с горечью сознавала: позже, очнувшись, Тай позабудет обо всем, что между ними произошло.
Наконец, собравшись с силами, Кэмми выскользнула из-под него, и нагнулась, чтобы собрать разбросанную по полу одежду. На мгновение она оцепенела: чулки её лежали прямо на халате Тая — интимный контакт, так точно отражающий то, что происходило между ними всего несколько минут назад.
Обернувшись, она посмотрела на Тая с любовью и нежностью, но он лежал неподвижно, забывшись пьяным сном. Кэмми склонилась над спящим, легонько погладила его по щеке и с облегчением услышала, как он досадливо засопел во сне. Ничего, сколько бы виски Тай ни поглотил, большой беды не случится.
— Тай? — шепнула она.
— Гейл? — пьяно пробормотал он в ответ.
Гейл?
Кэмми хотелось кричать от обиды и горечи, однако усилием воли она обуздала проявление своих чувств. В конце концов, все это было всего лишь сном. Миражом. Очнувшись, Тай ни о чем и не вспомнит.
Дыхание его сделалось негромким и равномерным. Да, поутру он не вспомнит, что называл её Гейл.
Он вообще ничего не вспомнит.
И тут её захлестнула первая волна сожаления. Как она могла позволить ему такое? А, главное — себе! О чем она думала? Господи, да ведь, по большому счету, она сама ворвалась в его спальню и едва ли не силой заставила овладеть ею!
Вне себя от злости, Кэмми кинулась вон из спальни. Она с таким бешенством натянула трусики, что тонкая ткань лопнула сразу в двух местах, да и блузка тоже порвалась, когда Кэмми со страстью напялила её на себя.
Забравшись в свою машину, Кэмми громко всхлипывала; она готова была растерзать себя на куски за собственное безрассудство. Господи, что она натворила? Как ей теперь смотреть Таю в глаза? Она готова была провалиться сквозь землю от стыда.
«И все-таки, — подумала она, стиснув зубы, — те немногие минуты, что я провела с ним, я не променяла бы ни на что на свете.»
Возвратившись домой, она заперла дверь на все замки и задвижки, и всю ночь просидела, не смыкая глаз и мечтая о Тайлере Стовалле. Да, прочь сомнения, она любила его всем сердцем. В противном случае, она ни за что не отважилась бы на столь безумный шаг. И это Кэмми сознавала со всей ясностью.
Внезапно она вспомнила свою мать. Клэр всегда прикрывала глаза на измены Самуэля, потому что просто не в силах была смотреть в глаза горькой правде. И вот теперь, мало того, что Клэр была вынуждена расплачиваться за собственную слабость, так и сама Кэмми, похоже, только что совершила не менее роковую ошибку, вступив в интимную близость с сыном Самуэля! Так ли уж отличен был Тай в этом отношении от своего отца? Особенно в Голливуде, где, если верить расхожей шутке, «кратчайший путь наверх лежал через постели». Кэмми и сама видела, каким бешеным успехом пользовался Тай у женщин. Смела ли она, «младшая сестренка», надеяться хоть на какое-то проявление взаимности с его стороны?
Нет, конечно. А на меньшее Кэмми была никак не согласна.
Заплаканная и подавленная, она целый день не отходила от телефона, ожидая, что Тай позвонит, чтобы обсудить вчерашнее происшествие. Но звонка она так и не дождалась. С каждым часом её все больше охватывал гнев, пока наконец Кэмми не удалось взять себя в руки и успокоиться настолько, чтобы твердо уразуметь: во всем случившемся виновата только она сама, Камилла Пендлтон Стовалл.
И нечего даже пытаться переложить вину на Тая.