Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов
Шрифт:
Однако именно в сфере микрокосма разрыв между двумя натурами достигает катастрофического масштаба. И чтобы прояснить причину этого разрыва, Сковорода конкретизирует свою софиологию посредством модели Theatrum Mundi, тем самым открывая в ней неожиданную грань. Макрокосм теперь может быть описан как «Вселенский Чудотворный Театр» (С.953), а София – как сценарий этого космического действа. В мире символов София будет сценарием, лежащим в основе символического (аллегорического) представления Священного Писания. В сфере же микрокосма Премудрость мыслится парадигмой общественного устроения, промыслом особым для человека, его ролью в «божественной комедии». «Театральная софиология» Сковороды, опирающаяся на излюбленное в античности представление о мире-как-театре, общераспространенное в культуре Барокко, но отвергаемое раннехристианскими мыслителями, есть попытка решения проблемы зла, т. е. вариант теодицеи. Зло у Сковороды – это бес-порядок, не-строение, не-должное расположение благих само по себе элементов мира, «те ж от Бога созданнiи благiи вещы, приведенны кем в безпорядок» (С.1267), это отказ человека от своей (внутренней) сродности-роли, предусмотренной божественным Сценарием, и игра чужой роли, превращение мира в низменный маскарад, театр суеты и амбициозного лицедейства. Истоки зла – в своеволии, своевластии-самозванстве человека, отвергающего божескую волю и стремящегося утвердить свой порядок вещей. Как бес-порядок, так и восстановление – перманентный процесс, происходящий помимо искупительной жертвы Христа, поскольку грехопадение первого человека не имеет в учении Сковороды существенного значения. Потому и София не имеет лика Христа; это скорее Бог-поэт, ритор, творящий из косного материала
16
См.: Ушкалов Л. В., Марченко О. В. Указ. соч. С. 29–53; Марченко О. В. Григорий Сковорода и русская философская мысль XIX–XX вв. Исследования и материалы. Часть I. М., 2007. С. 119–154.
По-видимому, сам Сковорода, с его обостренным чувствованием зла в мире, ощущал некоторую «легковесность» своей теодицеи. И это влечет за собой параллельное, так сказать, присутствие в его сознании радикального эсхатологизма, напряженное чаяние благодатного преображения, что особенно видно в «Брани Архистратига Михаила со Сатаною» и диалоге «Потоп Змiин».
Философское творчество Сковороды чаще всего предстает в форме схолий к «символическому миру», важнейшая черта которого – его многосоставность, «синтетичность» (это не только Библия, но и античная мифология, восточнославянский фольклор, сентенции античных авторов и пр.). Сковорода последовательно проводит идею «безначальной истины»: «Частицы разбитаго Зерцала Едiно все Лице изображают. А Разнообразная Премудрость Божiя в различных в Сто-Видных, Тысяще-Личных Ризах в Царских и в Селских, в Древних и Нынешних, в Богатых, в нищих и в самых Подлых и Смешных Одеждах, аки Крын в Тернiи, Сама собою Все украшая, является Едина и Тажде». Потребность на деле выявить это тождество приводит Сковороду, как в свое время Филона Александрийского, к аллегоризму в экзегезе. Частная проблема соотношения Ветхого и Нового Завета решается Сковородой вне традиционной префигуральной («прообразовательной») парадигмы, что приводит к разрыву с принципом единства Писания и церковного Предания. Персоналистическая экзегеза «мира символов» Сковороды близка античной аллегорезе гомеровского эпоса, а обращение мыслителя к александрийской школе (Климент, Ориген) как переходному этапу от античной аллегорезы к собственно христианской экзегетике фиксирует движение Сковороды «назад»: к Филону и используемым им методам стоиков, платоников, (позже) неоплатоников. [17]
17
См.: Марченко О. В. Экзегеза у Григория Сковороды: некоторые аспекты изучения // Вестник Харьковского a университета. № 354. Харьков: Основа (ХГУ), 1991. С. 86–96; Ушкалов Л. Українське барокове богомислення. Сім етюдів про Григорія Сковороду. Харкiв, 2001.
При этом, размышляя над античным идеалом философа, образами ветхозаветных пророков, личностью Христа, Сковорода склонен рассматривать их как исторические модусы «совершенного человека». Наиболее важным в облике «совершенного человека» Сковорода считал самодостаточность (, aequitas animi), которая достигается путем «теомимесиса», богоподражания, интерпретируемого в духе идей Сократа, Демокрита, киников, стоиков, эпикурейцев, неоплатоников. У Сковороды эта модель реализуется в виде – досуг и одновременно обучение, работа над собой, принципиально свободное философствование, противопоставленное любой общественно регламентируемой деятельности. Модель эта предполагает также эвдемонизм, понимание счастья как душевного покоя, следствия свободы от страстей. Мудрый человек схож с гомеровскими олимпийцами с их «неугасимым смехом», бесстрастностью и блаженной полнотой. Кроме того, мудрец является гностиком (в описании очень ценимого украинским философом Климента Александрийского), реализующим себя в практике самопознания (способ постижения Абсолюта), медитации над сакральным текстом, исполнении заповедей и педагогической («сократической») функции воспитания людей в добродетели. Идеальный гностик – смеющийся Христос («Эпикур – Христос»), в понимании которого Сковородою существенно ослаблена сотериологическая функция.
«Верховнейшею наукою» Сковорода признает «богословие», понимаемое как наука о самопознании и достижении человеком счастья (такая интерпретация характерна для украинской барочной литературы – например, у Касяяна Саковича, Антония Радивиловского, Димитрия Ростовского и др.). Однако Сковороды существенно отличается от практики покаянного «истязания совести»: Сковорода интровертирует платоновское познание «эйдосов» вещей, превращая его в самопознание. Таким образом, философская Любовь («вечный союз между богом и человеком»), т. е. сила, причащающая «внешнего», эмпирического человека к его вечной «идее», предстает своеобразной переработкой платоновского учения об Эросе в духе библейской антропологии. «Метафизические свойства платоновской идеи, – вечность, божественность, ноуменальность, красоту и благость, – Сковорода переносит на неповторимую личность человека, взятую в ее умопостигаемой глубине, и платоническое явление Эроса и философской влюбленности становится для него прежде всего внутренним фактом духовной жизни». [18] Поэтому этика Сковороды не носит нормативного, «безличного» характера, она «автономна», существенно индивидуальна и конкретна. Предмет любви и влечения, к которому стремится душа мудреца, не вне его, как у Платона, а внутри. Так достигается у Сковороды единение платоновского 'а с христианской каритативной любовью- в феномене «мудрого нарциссизма».
18
Эрн В. Ф. Григорий Саввич Сковорода. С.117.
В самопознании человек открывает, что сущность его не исчерпывается одной интеллектуалистичной стороной. Существо человека в его сердце, его воле. Отсюда достаточно критическое отношение Сковороды к отвлеченному, уводящему от самопознания и изменения своего бытийного статуса, знанию. «…Мы в посторонних Околичностях чрез-чур любопытны, рачительны и проницательны, измерили Море, Землю, Воздух, Небеса и обеспокоили брюхо Земное ради Металлов, размежевали Планеты, доискались в Луне Гор, Рек и Городов, нашли Закомплетных Мiров неисчетное Множество, строим непонятные Машины, засыпаем бездны, воспящаем и привлекаем Стремленiя водная, чтоденно новые Опыты и дикiя Изображенiя. Боже мой! Чего мы не Умеем! Чего не можем! Но то Горе, что при всем том, кажется, чегось великаго не достает» (С.512). Человек познает не для того, чтобы отвлечено знать, а для того, чтобы истинно быть, возрастать в истине, изменять привычные параметры своего существования навстречу ее божественной полноте.
Серьезно философствующих учеников Григорий Сковорода не имел и школы не создал. Однако личность Сковороды, его идеи и образы – прямо или опосредовано – получили разнообразное отражение в сочинениях позднейших украинских и русских мыслителей и писателей, таких как Василь Капнист, Памфил Юркевич, Василий Нарежный, Николай Гоголь, Лев Толстой, Николай Лесков, Александр Потебня, Пантелеймон Кулиш, Андрей Белый, Владимир Эрн, Павел Флоренский, Павло Тычина, Максим Рыльский, Владимир Нарбут, Анатолий Мариенгоф, Михаил Булгаков, Николай Заболоцкий, Арсений Тарковский, Венедикт Ерофеев и др. [19]
19
См. об этом, напр.: Галинская И. Л. Загадки известных книг. М., 1986; Сковорода Григорiй. Дослiдження, розвiдки, матерiали. Зб. наук. прац. К., 1992; Вайскопф М. [Я.] Сюжет Гоголя. [М., 1993]; Hryhorij Savyc Skovoroda. An Antology of Critical Articles. Edmonton-Toronto, 1994;
О. В. МАРЧЕНКО,
доктор философских наук,
профессор РГГУ (Москва)
Песни стихи басни
20
Символический образ сада весьма распространен в европейской литературе и в Средние века, и значительно позднее. Если говорить об украинской, белорусской и русской традициях, следует назвать «Огородок Марии Богородицы» Антония Радивиловского, «Вертоград Многоцветный» Симеона Полоцкого, «Вертоград» Тимофея Каменевича-Рвовского, «Вертоград духовный» Гавриила Домецкого, «Виноград» Стефана Яворского и др.
21
Тридцать стихотворений, составивших сборник «Сад божественных песен, прозябший из зерн Священного Писания», были написаны в период с 1753 по 1785 гг. Каждое из этих стихотворений написано особым, ни разу не повторяющимся размером. По отдельности они публиковались в журналах середины XIX века, полностью сборник впервые опубликован в издании 1861 г. В нашем издании печатаются песни 10, 11, 12, 13, 18, 21, 22, 23, 24, 28, 30.
Песнь 10-я
Из сего зерна: Блажен муж, который в премудрости умрет и который в разуме своем поучается святыне
22
…Всякому городу нрав и права… – самое популярное стихотворение Сковороды; уже при жизни автора песня вошла в репертуар кобзарей.
Конец
Песнь 11-я
В конце сего: Бездна бездну призывает, сиречь: В законе господнем воля его. Дал бы тебе воду живу, воле – волю и бездне твоей бездну мою.
Конец
Песнь 12-я
Из сего зерна: Блаженны нищие духом, т. е.: Премудрость книжника во благовремении празднества и, умаляясь в одеяниях своих, упремудрится
Упразднитесь и разумейте…