Наставница королевы
Шрифт:
Глава седьмая
Я стояла в углу комнаты, где проходили роды королевы Анны, и слушала ее отчаянные вопли. Пусть я и завидовала тому, что у нее теперь есть ребенок, все же сама я радовалась, что не зачала после учиненного Томом грубого насилия. Но отчего же — снова мучили меня неотступные мысли — если уж я этому радуюсь, отчего не пеняю на Бога за то, что Он позволил Тому наброситься
Боль Анне причиняли уже не родовые муки, ибо они миновали, да и роды, по общему мнению, протекали легко. Но совсем не легко было смириться с их итогом. Нет, слава Богу, не выкидыш и не мертворожденное дитя, как часто бывало у несчастной королевы Екатерины, а девочка. Еще одна принцесса. Разрушив королевскую семью, перевернув с ног на голову английскую Церковь (а худшее было еще впереди), обостри до крайности отношения с Испанией, Ватиканом и Священной Римской империей, сделавшись притчей во языцех по всей Европе, его величество получил взамен еще одну дочь.
Пока новорожденную передавали из рук в руки, чтобы обмыть и запеленать, мать королевы старалась утешить Анну, Наконец, когда дитя жалобно захныкало, бурные рыдания Анны сменились судорожными всхлипываниями.
— Дайте мне ее, — приказала королева и взяла дитя на руки. — Идет его величество, — предупредила ее мать, выслушай стремительно вбежавшую в комнату Джейн Рочфорд. — Он не! должен застать тебя в таком состоянии.
— Подай мне гребень и рисовую пудру для щек. Вот увидишь, я с блеском выйду из положения…
После этой фразы всех нас, присутствовавших в комнате, хотя и ничем не помогавших родильнице, выпроводили из покоев королевы.
Принцесса Мария с радостью покинула комнату. Ее специально вызвали ко двору, чтобы она присутствовала при родах королевы, которая сломала ей жизнь. Теперь у нее появилась единокровная сестра, которая скоро будет удостоена прежнего титула Марии — принцесса Уэльская. До сих пор мне ни разу не доводилось встречаться с семнадцатилетней принцессой, и меня очень тронула ее манера держаться — горделивая, но не надменная. Удивлял исходивший из столь миниатюрного тела голос — низкий, почти мужской. Лицо, обрамленное золотисто-рыжеватыми волосами, которые Мария могла унаследовать как от отца, так и от матери, выдавало душевное волнение. На белом лбу уже успели залечь глубокие морщины, объяснявшиеся не только близорукостью (принцессе приходилось сильно щуриться, чтобы разглядеть то, что находилось далеко), но и пережитыми несчастиями. Большинство придворных теперь относились к девушке — некогда столь умилявшей всех подряд, — так, словно от нее можно было заразиться чумой.
В тот день, когда Мария приехала, я встала рядом с ней и тихонько объяснила, кто еще находится в комнате, словно была ее провожатой или переводчицей. Пусть кто хочет ворчит или выговаривает мне за это. А если это не понравится Кромвелю, я скажу ему, что пыталась выведать у Марии что-нибудь такое, что могло бы его заинтересовать.
Я (да простит мне Бог, ведь столько моих подруг было враждебно настроено к дочери королевы Екатерины) с самого начала сочувствовала молодой принцессе, мачеха которой всячески стремилась уязвить ее и унизить, а родной отец не только допускал это, но даже поощрял. И я радовалась тому, что Марии позволили возвратиться в поместье Бьюли, расположенное в
Из соседней комнаты послышались раскаты громового голоса короля, и многие фрейлины Анны поспешили от греха подальше, но я осталась на месте. Во всяком случае, великому королю Генриху придется признать, что дитя обладает несомненной фамильной чертой Тюдоров — у девочки были рыжие волосики, а вот глазки были не бледно-голубыми, а темными, как у матери. Кромвель уже много месяцев не давал мне никаких поручений, однако на этот раз недвусмысленно сказал: он желает знать, что скажет его величество, впервые увидев младенца, и что ответит на это ее величество.
— Дочь, дорогой мой господин, — услышала я звенящий голос Анны, когда тяжелые шаги замерли у края ее ложа. — Видите? Здоровенькая, крепенькая красавица дочь. У нее ваши волосы, а со временем, готова поклясться, и нос будет таким же красивым, как у вас.
«Разумная тактика, — подумала я. — Не позволить ему высказаться первым». Возможно, Анне действительно удастся благополучно выйти из щекотливого положения, хотя и были уже напечатаны прокламации, извещающие подданных о рождении принца. Не поворачивая головы, я бросила взгляд из дальнего угла просторной комнаты на леди Маргарет Брайан, которая помогала складывать предназначенные для новорожденной полотняные салфетки. Леди Маргарет раньше была воспитательницей принцессы Марии, а теперь, вне всяких сомнений, станет заботиться о младшей дочери короля, когда той выделят личный двор со штатом камеристок и слуг. Она была единственным, кроме меня, человеком, который осмелился привечать старшую из принцесс здесь, в Гринвичском дворце. Сейчас мы обе хранили молчание. Мне кажется, я тогда и дышать перестала.
Король ничего пока не сказал супруге, но наклонился над необъятным ложем, когда Анна распеленала девочку, чтобы отец мог полюбоваться ею. Анна еще прежде велела отворить одно окно, хоть это и вредно для здоровья — не годится, чтобы при родах в комнате было слишком свежо и светло. Теперь же лучи заходящего солнца косо пробивались в окно, отчего голова малышки, казалось, была увенчана невесомой короной из червонного золота — по крайней мере, так показалось мне, когда я на цыпочках пробралась поближе к двери.
Вполне возможно, что Генрих (как и предполагала Анна) увидел свое крошечное отражение, потому что, уходя, пробормотал:
— Ну, ладно. Пока что девочка, а там скоро и мальчик.
Я мысленно молилась, чтобы эта мысль удовлетворила Кромвеля, потому что на прошлой неделе (он тогда вызвал меня и велел присматривать за принцессой Марией) я подслушала, стоя под его дверью, ужасную тайну. Не сомневаюсь, что я могла поплатиться своим положением при дворе, а может, и жизнью, если бы хоть кто-нибудь узнал о том, что я услышала слова Кромвеля, обращенные к мастеру Стивену:
— На случай, если королева не родит сына, его величество поинтересовался у меня… просто теоретически… на всякий случай, на будущее… это ведь всего лишь предположение, чисто умозрительный вопрос… не найдется ли разумного и отвечающего нормам морали оправдания для того, чтобы устранить Анну и в то же время не возвращаться к бывшей королеве…
В тот момент я задохнулась и, пораженная до глубины души, зажала рот обеими руками и бессильно прислонилась к стене. Не сошли ли с ума они оба — и Кромвель, и король? Мне стало еще хуже. Злость была сильнее, чем в день коронации Анны, когда Том Сеймур набросился на меня.