Наставники Лавкрафта (сборник)
Шрифт:
В течение трех последующих месяцев все дни и ночи я посвящал своей алмазной линзе. Я сконструировал огромную гальваническую батарею, состоявшую из почти двух тысяч пар пластин: большую мощность я не решился использовать, чтобы не сжечь алмаз. При помощи этого гигантского орудия я мог непрерывно пропускать мощный электрический ток сквозь мой великолепный алмаз, который, как мне казалось, с каждым днем сиял все сильнее. Спустя месяц я начал вытачивать и полировать линзу. Эта работа требовала напряженных усилий и совершенной тонкости. Огромная плотность камня и осторожность, необходимая для искривления поверхности линзы, сделали этот труд самым тяжелым и изнурительным в моей жизни.
Наконец наступил знаменательный момент: линза была готова. Я с трепетом стоял
Казалось, я смотрю на огромное пространство, границы которого лежат далеко за пределами моего видения. Все поле зрения пронизывала атмосфера магического сияния. Я был поражен, не увидев ни следа живых организмов. Ни одно живое существо, судя по всему, не обитало в этом ослепительном раздолье. Я сразу понял, что благодаря неимоверной силе моей линзы проник за макроскопические частицы водной материи, за границы царства инфузорий и простейших, к первоначальной газовой глобуле и смотрел в ее сияющее внутреннее пространство, напоминающее безграничный купол, полный сверхъестественного света.
И все же я видел не только сияющую пустоту. Со всех сторон я замечал прекрасные неорганические образования неизвестной структуры, окрашенные в самые чарующие цвета. Эти образования представляли из себя, если можно так выразиться из-за отсутствия более точного определения, максимально разреженные слоистые облака; они расплывались и превращались в растительные образования таких благородных оттенков, что сравнивать с ними позолоту наших осенних лесов – это словно ставить рядом окалину и золото. Далеко в безграничное пространство тянулись аллеи этих газообразных лесов, полупрозрачных и окрашенных призматическими цветами невообразимой яркости. Свисающие ветви раскачивались над изменчивыми прогалинами, пока не начинало казаться, что каждая аллея превратилась в ряды наполовину просвечивающих разноцветных свисающих шелковистых флагов. Нечто, напоминающее одновременно фрукты или цветы, расцвеченные тысячами оттенков, сверкающих и постоянно меняющихся, пузырилось среди крон этой волшебной листвы. Ни холмов, ни озер, ни рек, ни живых или неживых форм не было видно, только эти огромные сияющие рощи безмолвно парили в тишине, а листья, фрукты и цветы переливались огнями, которые невозможно вообразить.
Как странно, подумал я, что эта сфера вот так обречена на одиночество. Я надеялся по крайней мере обнаружить новую форму животной жизни – возможно, классом ниже, чем все те, которые были известны на данный момент, но все же живые организмы. Мой новый мир, если можно так выразиться, оказался прекрасной разноцветной пустыней.
Размышляя над удивительным устройством природы, которое так часто разбивает на атомы наши самые стройные теории, мне показалось, что я заметил нечто, движущееся по прогалине одного из призматических лесов. Я пригляделся и обнаружил, что не ошибся. Ни одно слово не способно описать то волнение, с которым я ожидал приближения этого таинственного объекта. Было ли это просто какое-то неодушевленное образование, находящееся в напряжении в разреженной атмосфере глобулы, или животное, наделенное жизненной силой и способностью двигаться? Оно приблизилось, мелькая за тонкими разноцветными завесами облачной листвы, то появляясь на миг, то исчезая. Наконец фиолетовые флаги, свисающие ближе всего ко мне, задрожали; их
Оно имело форму человеческой женщины. Когда я говорю «человеческой», я имею в виду, что оно обладало очертаниями человека, но на этом сходство заканчивалось. Восхитительная красота превозносила это создание на безграничную высоту по сравнению с самой прекрасной из дочерей Адама.
Я не могу, я не смею даже пытаться описать обворожительность этого божественного откровения совершенной красоты. Эти глаза таинственного фиолетового цвета, ясные, с влажным блеском, не поддаются описанию. Ее длинные блестящие волосы, ниспадающие с прекрасной головы золотой волной, словно след, оставленный в небесах падающей звездой, превосходят своим великолепием любые приходящие мне в голову эпитеты. Если бы все пчелы Хиблы [59] сели на мои губы, они все равно продолжили бы, хоть и хрипло, воспевать невероятную гармонию ее очертаний.
59
Хибла – гора в Сицилии, известная в древности обилием диких пчел.
Сквозь радужные занавеси облачной листвы она вышла на ясное море света, лежавшее выше. Она двигалась как грациозная наяда, рассекающая простым усилием воли чистые гладкие воды, заполняющие морские покои. Она проплыла дальше с безмятежной грацией тончайшего мыльного пузыря, поднимающегося ввысь в напоенной спокойствием атмосфере июньского дня. Идеальные округлости ее тела образовывали плавные и пленительные изгибы. Смотреть на нее было словно слушать самую возвышенную симфонию божественного Бетховена, словно наблюдать гармоничное течение линий. Это действительно было бесценное удовольствие. Что с того, что я заплатил за проход к вратам этого чуда кровью другого? Я бы отдал свою, чтобы испытать один лишь момент этого опьянения и восторга.
Затаив дыхание от созерцания этого прекрасного чуда, забыв на мгновение обо всем, кроме ее существования, я нетерпеливо оторвал глаз от микроскопа. Увы! Когда мой взгляд упал на тонкое стекло, лежавшее под моим инструментом, я увидел лишь сверкающую в лучах света от зеркала и призмы бесцветную каплю воды! Там, в этой крошечной бусинке росы, было навечно заточено это прекрасное создание. Планета Нептун была не дальше от меня, чем она. Я поспешил снова приникнуть к микроскопу.
Анимула (позвольте мне называть ее этим драгоценным именем, которое я позже даровал ей) изменила свою позицию. Она вернулась в чудесный лес и пристально смотрела вверх. Вскоре одно из деревьев, как мне стоит их называть, развернуло длинный ресничный отросток, схватило им один из сверкающих фруктов, блестевших на его макушке, и, медленно опустившись, поднесло Анимуле. Сильфида взяла его своей изящной ручкой и начала есть. Мое внимание было полностью поглощено ею, и я не мог заставить себя выяснить, было ли это единственное растение, наделенное собственной волей, или нет.
Пока Анимула ела, я наблюдал за ней с самым пристальным вниманием. Плавность ее движений заставляла все мое тело дрожать от восторга; мое сердце колотилось, как сумасшедшее, когда она обратила свои прекрасные глаза в том направлении, где находился я. Я бы все отдал за возможность низвергнуться в этот сияющий океан и плыть с ней сквозь пурпурные и золотые облака! Пока я затаив дыхание следовал взглядом за каждым ее движением, она внезапно вздрогнула, казалось, прислушалась на мгновение, и затем словно вспышка рассекла сверкающий эфир, в котором она плавала, пронзила насквозь опаловый лес и исчезла.
Неожиданно меня охватило множество самых странных ощущений. Словно бы я внезапно ослеп. Сияющая сфера все еще была передо мной, но дневной свет для меня померк. Что вызвало столь неожиданное исчезновение? Был ли у нее муж или любовник? Да, это был ответ! Какой-то сигнал от удачливого собрата прозвучал сквозь лесные аллеи, и она повиновалась призыву.
Агония, которую я испытал, придя к этому заключению, поразила меня. Я пытался отрицать заключение, которое навязывал мне мой разум. Я сопротивлялся этому фатальному убеждению, но тщетно. Все было так. Мне не сбежать от этого. Я любил микроорганизм.