Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде
Шрифт:
Как только мы сомкнем глаза, то увидим лицо убитого ребенка, — он спрашивает, чем заслужил такую смерть. О нем напоминает каждая вещь, которую мы видим и до которой дотрагиваемся. Мы не можем смотреть телепрограммы, потому что в них открыто обсуждается наше дело, словно это какой-то спектакль, поставленный для увеселения телезрителей. Эмоции рвут нас на части. Некуда пойти, негде спрятаться, чтобы не испытывать вновь весь этот ужас.
Но здесь присутствует другая жертва — Джимми, подзащитный. Его обвиняют в кошмарном преступлении, которого он не совершал. Об этом говорят все улики. Нас всех сделали жертвами — вас, присяжных, которых ввело в заблуждение государство, предъявив Джимми ложные обвинения, семью Скулкрофт, которая потеряла любимого ребенка, и Джимми, которого обвинили в преступлении, потому что государство не выполнило свою работу компетентно,
Речь может продолжиться рассказом о жизни Джимми в заключении, где он провел семнадцать месяцев, ожидая суда. Можно обсудить его страх перед пожизненным заключением или даже смертной казнью и его ощущение беспомощности, потому что он невиновен. (Во многих штатах адвокату не разрешается говорить о наказании, если обвиняемый будет признан виновным. Но присяжные знают о нем, поэтому вопрос можно решить общим подходом, не конкретизируя наказание.) Мы попытались поставить себя на место клиента, чтобы понять его страх. Часть заключительной речи, касающаяся переживаний клиента, может звучать следующим образом: «Какие чувства испытываешь, засыпая на грязном, жестком матраце в стальной клетке, называемой камерой, видя кошмарные сны об электрическом стуле и просыпаясь в холодном поту, когда понимаешь, что это не просто сон, а реальность, которая ожидает тебя, если ты не сможешь убедить присяжных в своей невиновности?» Вероятно, здесь последуют возражения. Странно, но закону не нужно, чтобы присяжные учитывали результаты своего решения. Тот же закон требует, чтобы мы полностью обдумали последствия своих действий, потому что ответственность за них возлагается на нас. Тем не менее во многих штатах адвокату защиты запрещается упоминать факт наказания, который может повлиять на вердикт присяжных.
Шаг третий. Справедливое негодование, этический гнев, который дает нам мотивацию. Мы проникли в самое сокровенное и легкоранимое место клиента — в его душу. Каким способом мы туда попали, зависит от того, кто мы и какими ресурсами располагаем. Это можно сделать, постоянно посещая нашего клиента и часами разговаривая с ним. Обладая умением слушать, мы услышим не только то, что сказала мать погибшей в автоаварии девочки, малышки Полли, но и то, что она боится сказать, — что блокируется разумом, чтобы не сойти с ума и прожить хотя бы еще один день. Мы поменялись с ней ролями и благодаря этому поняли ее, а она — нас. Мы сказали матери: «Позволь на один миг стать тобой. Я вижу, как на меня наезжает машина Блэтти. Что я чувствую? Что говорю? Что слышу?»
Если мы в роли Скулкрофтов, жертв уголовного дела, то чувствуем то же самое: страдание, запятнанное гневом. Если мы в роли Джимми и мы невиновны, то чувствуем прежде всего страх, а вслед за ним — гнев и отчаяние, что не можем избежать западни. Все наши чувства покрывает туман стремления к справедливости, которой мы лишены, и праведного негодования. Это этический гнев, и он разжигает страстное желание справедливости, которое движет заключительной речью, формирует тон решающего довода, волнует нас и заряжает энергией. Если нужно, мы можем быть мягкими и спокойными. Но давайте думать об этой энергии как о возможности добиться справедливости с помощью гнева. Мы не потеряем благоразумия, но потребуем воздаяния. Стремление к справедливости станет темой заключительной речи и определит ее тон, а этический гнев свяжет ее с врожденной тягой к справедливости самих присяжных.
Шаг четвертый. Определение нужной меры справедливости. В деле малышки Полли заключительная речь может звучать следующим образом: «Мы знаем, что не сможем найти справедливость. Единственное, что остается для родителей Полли, — денежный фонд. Он находится там, на столе мистера Хартфелта. Вообразите большой ящик. (Можно взять картонную коробку, отнести ее к столу защиты и положить туда.) Вообразите также, что он наполнен денежными купюрами большого достоинства. С точки зрения закона этот фонд представляет собой жизнь девочки. Какого размера этот ящик? Решать вам. Я предположил бы, что он содержит пять миллионов долларов. Возможно, больше. Скажем, десять. Это решите вы. Так я представляю себе правосудие и справедливость в этом деле — жаль, что
Что делать родителям маленькой Полли в этом случае? Их ребенок был убит мистером Блэтти — радостное, счастливое дитя в мгновение ока превратилось в окровавленный, молчащий труп. Мистер Блэтти был пьян. Об этом ясно свидетельствуют улики. Он даже не отрицает этого, потому что это правда — он в пьяном состоянии управлял автомобилем, выехал на полосу встречного движения и убил маленькую девочку. Если бы он убил ее бейсбольной битой, мы назвали бы это убийством. Но он совершил преступление с помощью средства в тысячу раз опаснее биты — автомобиля, весящего больше тонны и несущегося со скоростью сто двадцать километров в час, силу удара которого почти невозможно измерить. Убийца — он. Его оружием был автомобиль. И все же единственная справедливость, о которой мы можем просить, — это то, что находится в этом ящике. В этом деле никого не отправят в тюрьму. Почему? Ну, его честь говорит, что мы не можем углубляться в этот вопрос.
Закон беспомощен. Он не может вернуть малышку Полли, даже на пять минут. Если бы было не так, родители сказали бы защите: „Забирайте свой ящик. Забирайте все деньги, которые в нем находятся. Забирайте все! Только отдайте нашу маленькую девочку на пять минут! Пусть мы увидим одну ее улыбку, почувствуем объятия ее ручонок на шее отца, щечку, прижавшуюся к щеке матери, — всего на пять минут“. Но закон не может вернуть малышку Полли даже на это время. Он лишь может дать взамен деньги.
Итак, что делать родителям Полли? Должны ли они сказать: „Хорошо, мистер Блэтти, поскольку закон не может вернуть нам дочурку даже на пять минут, поскольку он не может обеспечить достаточной справедливости, оставьте ящик себе. Возьмите деньги, которые полагаются за смерть Полли. Вы так не хотите с ними расставаться. Ну и берите их себе!“? Они так должны сказать? Должны не только простить мистеру Блэтти убийство дочери, но и обогатить его, позволив сохранить денежный фонд? Разве у них нет права на справедливость, которую может обеспечить закон, даже если она настолько неадекватна?
Но есть еще чувство вины! Да, вины! Как могут родители требовать денег за мертвого ребенка? Эту вину возлагают на родителей Полли. Мистер Хартфелт скажет об этом расплывчато и немногословно, но он напомнит, что они пришли сюда, чтобы получить деньги, как будто они должны этого стыдиться. Но он не скажет, что стороне защиты, представляющей мистера Блэтти, негоже оставлять эти деньги себе. Что чувствуют родители, потерявшие ребенка, прося за него деньги, если для них не предусмотрено никакой справедливости, кроме денежного фонда? Они чувствуют себя виноватыми. Но правильно ли это?
Я не слышал, чтобы мистер Блэтти хоть раз сказал, что сожалеет о содеянном. Ни слов извинения, ни склоненной головы, ни слезинки раскаяния в его глазах. Только самодовольная ухмылка, чванливая заносчивость. Этот человек отчаянно вцепился в ящик с деньгами, запустив процесс защиты в этом деле — неправедной защиты, и он знает об этом.
Мне его жалко. Этот убийца невинного ребенка, должно быть, испытывает ужасную боль внутри. Наверное, ему трудно с ней справиться. Трудно смотреть в лицо родителям Полли и говорить то, что он сказал. Он, должно быть, жалкий человек: вначале совершил убийство, а потом попытался прикрыть его отрицаниями очевидного с помощью эксперта, который опроверг свидетельство полицейского. Мне жаль вас, мистер Блэтти, но я не испытываю к вам ненависти. Только печаль, что вы не могли войти в зал суда и признаться в том, что сделали. Вероятно, вам невыносимо смотреть в глаза правде. Я могу это понять. На вас лежит груз страшной вины. Но ваше отрицание фактов и даже попытка прикрыть их с помощью эксперта, доктора Фикса, не могут скрыть истину и в конце концов смягчить вину.
Защита в этом деле не пытается облегчить жизнь родителям Полли. Вместо этого она пытается переложить ответственность за смерть девочки на ее мать, которая сидела за рулем машины. Защита наняла эксперта, который под присягой хотел доказать ошибку полицейского, зафиксировавшего точку столкновения на полосе движения матери Полли. Одно дело, когда пьяный водитель убивает маленькую девочку. Но что делать честным людям, когда этот пьяный водитель нанимает людей, подобных доктору Фиксу, которые утверждают, что мать Полли лжет, полицейский лжет, вызванные нами эксперты ошибаются, а истиной в этом деле является сфабрикованная история доктора Фикса, так называемого специалиста по реконструкции ситуации?