Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде

Спенс Джерри

Она пришла домой, рассказала все мужу, и они решили, что будут полагаться на мнение адвоката. Ему виднее. Она опять плакала и не могла уснуть — вспоминала слова адвоката о том, что «дела о погибших девочках приносили два миллиона», как будто речь шла о продаже скаковой лошади, как будто ее доченька была вещью, которую можно продать на аукционе. Ей нужна справедливость. Она хотела, чтобы Блэтти заплатил. Она хотела, чтобы кто-то почувствовал то же, что она: потерянность, безграничную скорбь, беззащитность. Она чувствовала себя так, словно жизнь подошла к концу, считала, что единственная уготованная ей справедливость — иски, которые предъявлялись ей в судах, ложь в зале суда, отчужденность обезличенного закона, который не знал ни ее, ни мужа, ни покойной девочки и не имел ни малейшего желания знать их.

Судья даже ни разу не улыбнулся

ей. Судебные чиновники — секретарь, стенографистка и приставы — ни разу не поговорили с ней. Присяжные в холле проходили мимо нее, не кивнув и даже не посмотрев в ее сторону.

Теперь ее вызывают на свидетельское место. На ней черное платье, которое она надевала на похороны своей матери и маленькой дочурки. Она не накладывала косметику, потому что адвокат сказал, что не следует быть слишком привлекательной. Она не поверила ему, когда он говорил о ее привлекательности. Она перестала быть красивой с того дня, как умерла дочка. Она подошла к свидетельскому месту в туфлях на низком каблуке, села в кресло и постаралась принять соответствующий вид. Она знала, что люди внимательно смотрят на нее, оценивая, делая выводы: какой она была женщиной, какой матерью, лгала ли, виновата ли в смерти дочери и не пытается ли воспользоваться трагической ситуацией, чтобы получить кучу грязных денег. Но адвокат сказал, что деньги — это единственная справедливость, которой можно добиться. «Холодные, мертвые деньги, — думала она, — за холодного, мертвого ребенка — это все, что может предложить закон».

Она знала, что адвокат задаст множество вопросов о том, как погибла девочка, что она делала, как они вместе смеялись и играли. Она должна поделиться с присяжными — совершенно чужими людьми — самым сокровенным — воспоминаниями о своих отношениях с девочкой, о молитвах, которые она читала на ночь, о том, кем ее дочь хотела стать, когда вырастет: может быть, великим ученым, может быть, врачом или кем-то, кто сделает жизнь лучше, например, учительницей. Да, наверное, учительницей.

Ее девочка была веселой и жизнерадостной. Учителя говорили, что она умный и красивый ребенок. Женщина думала о Боге. Если существует любящий Бог, почему он забрал у нее ребенка? Какие грехи, какие ужасные ошибки она совершила, чтобы так страдать? Иногда ей хотелось умереть, и тогда она готова была выпить сразу все таблетки, которые выписал врач. Что толку жить? На земле ей была отведена роль матери, но у нее отняли ребенка. Возможно, в глазах Господа она не заслуживала того, чтобы жить. Возможно, если она умрет, то соединится с доченькой, и они опять будут счастливы. Как-то раз она рассказала об этом мужу и тут же очутилась в кабинете психиатра, который делал вид, что понимает все, что ей пришлось пережить.

Теперь на свидетельском месте ей предстоит снова испытать весь этот ужас. Она должна рассказать присяжным все. Кроме нее, некому это сделать. Нужно рассказать, как все произошло, — ради дочери. И, что хуже всего, придется рассказать, что она увидела после катастрофы: кровь, залившую лицо ребенка, и слипшиеся длинные белокурые пряди волос. Она попыталась вытащить девочку из автомобиля, но у нее самой были сломаны нога и ребра. Она потянулась к дочери, но закричала от боли. Она не могла двигаться, а изо рта ее малышки вытекала пузырящаяся кровь. Потом она потеряла сознание и не помнит ничего до того момента, как очнулась в больнице. С ней был муж, и первое, что она спросила: «Как девочка?» — а муж опустил глаза и не ответил.

Она не помнит многое из своих показаний. Как будто была говорящим манекеном, и сказанное ею не понимал никто, кроме нее самой. Она запомнила, как задавал вопросы улыбающийся адвокат страховой компании. Она отвечала на них абсолютно правдиво. Иногда плакала. Не могла понять, в чем был подвох в некоторых вопросах, — в них должны были прятаться маленькие нюансы, но в таком состоянии она не могла во всем этом разобраться. Она так и не посмотрела в сторону присяжных. Не могла. Ее муж крепче, он не стал бы плакать.

Затем ей пришлось выслушать ложь так называемых экспертов страховой компании, пытающихся доказать, что она ехала по встречной полосе. Потом встал Блэтти и тоже начал лгать, и она увидела, как один из присяжных кивает, словно верит ему. На следующий день судья зачитал присяжным кучу юридической чепухи, а после этого встали адвокаты и обратились с аргументацией к присяжным. Первым выступал ее адвокат.

Чтобы встать на место матери, нам потребуются умение

и любовь. Каково это — потерять дочь, услышать, как люди обвиняют тебя в ее гибели, предполагают, что ты подаешь иск, надеясь заработать на этом, и, наконец, заново испытать трагическую, кровавую смерть ребенка? Все это присяжные должны услышать от ее адвоката, который попытался вжиться в это дело вместе со своей клиенткой. И присяжные должны услышать его собственное отчаяние по поводу того, что законы простых смертных не могут сделать больше, чем присудить деньги скорбящим родителям. Это все, на что способно правосудие.

В какой-то степени суд превращается в ожесточенную войну между страдающими родителями и страховой компанией. Существует некий фонд — страховые компании называют его «резервом» — на случай именно такого дела. Он создан для возмещения за жизни погибших, страховая компания дорожит им так, словно от него зависит ее существование. Если бы родители девочки решили не обращаться в суд, страховая компания просто сохранила бы прибыль — за счет смерти ребенка.

В зале суда адвокату родителей ни в коем случае не разрешается упоминать, что ответчик был застрахован. Присяжные думают, что Блэтти нанял адвоката и оплачивает его из собственного кармана, несмотря на то что является простым тружеником, как и большинство присяжных. Во всех штатах страны существует такой неудачный закон, диктующий, чтобы страховые компании не упоминались во время судебного разбирательства. Это ложь, которую навязывают присяжным. Страховые компании живут по лучшим законам, чем люди. Но это совсем другой вопрос.

Используя методы, которым научились в этой книге, мы стали матерью, потерявшей дочь. Почувствовали на себе, каково быть жертвой. Этот опыт должен стать частью заключительной речи. Вероятно, часть ее я произнесу от первого лица, как будто адвокат — это и есть мать погибшей девочки. Я начну так: «Леди и джентльмены, я представляю мать, потерявшую своего ребенка. (Адвокат стоит за сидящей матерью, положив руки ей на плечи.) Что такое подобная потеря? Разве она выражается в деньгах? Деньги — это лишь поиск справедливости, которую способен обеспечить закон. Что можно чувствовать, сидя здесь, когда ваш ребенок в могиле, присяжные изучают вас, мистер Хартфелт допрашивает, предполагая, что вы виноваты в смерти собственной дочери, в то время как вы и все присутствующие, включая мистера Хартфелта, знаете, что это ложь, ужасная ложь. Если бы мать могла выразить свои чувства в этот момент, мы услышали бы: „Мне пришлось заново пережить весь ад этого дела, снова увидеть, как милое лицо дочурки заливает кровь. Пришлось опять оказаться зажатой в автомобиле. Сейчас я вижу себя в нем. Кричу, пытаясь открыть дверцу…“» Окончание этой истории, прочувствованной вместе с жертвой, будет рассказано в заключительном слове от первого лица, чтобы присяжные тоже могли пережить ее.

В уголовном деле. Давайте вспомним: человеческие эмоции, испытанные жертвой в криминальном деле, например чувства матери, чей ребенок был похищен и убит, или изнасилованной женщины, мало отличаются от чувств женщины, чья дочь погибла в автокатастрофе. Непреодолимое желание отомстить, получить воздаяние, добиться справедливости является частью человеческой природы. Но мы защищаем предполагаемого преступника, то есть мы нужны, чтобы обвиняемого судили по закону с соблюдением его прав. К чему нам знать о чувствах жертвы в уголовном деле?

Каждый из присяжных, возможно, был жертвой какого-нибудь преступления: взлома, кражи или нападения. Присяжные боятся преступников, а наиболее эффективный способ защитить себя как потенциальную жертву — избавиться от подсудимого, как можно быстрее закрыв за ним ворота тюрьмы, — и не важно, виновен он или нет. Поэтому мы должны стать присяжными, потенциальными жертвами в любом уголовном деле.

Если мы применим методы, о которых узнали в этой книге, и поменяемся местами с жертвой, наш решающий довод может прозвучать следующим образом: «Не могу выразить боль от потери любимого человека, и ни один из вас не может полностью ощутить ее. Она оставляет глубокий незаживающий шрам, который навсегда будет в сердцах мистера и миссис Скулкрофт, даже если они проживут сто лет. Мы никогда не сможем постигнуть ужас, когда близкий нам человек погибает от рук злодея. Нет времени для тихой печали, потому что нас мучают потрясение, гнев и потребность восстановить справедливость. Какая-то часть нас стремится убить в ответ. Но мы не можем это сделать. И не хотим.