Настольная книга адвоката. Искусство защиты в суде
Шрифт:
Обвиняемый может утром поздороваться с соседкой, а обвинитель станет утверждать, что он старался вести себя как всегда, чтобы прикрыть свою вину. Обвиняемый может сказать секретарше: „Какой чудесный день“ — а обвинитель заявит, что он за этим замечанием хотел скрыть душевное состояние, так как замыслил убийство. Самые невинные поступки превращаются в уме обвинителя в злонамеренные действия.
Но его умонастроение говорит нам больше о нем самом, чем об обвиняемом. И наши отцы-основатели предвидели это. В результате основой нашей системы правосудия стали исчерпывающие доказательства. Конституция требует, чтобы обвинение доказывало вину обвиняемого. Нам не нужны хитроумные доводы, обращающие безобидное поведение в злой умысел. Нужно доказать дело, представленное своей стороной, убедительными, неопровержимыми фактами. И доказать не один или десять фактов, а все, чтобы не оставалось обоснованных сомнений.
Нам
Перед нами стоит коварная проблема. Ни один из нас не верит, что нам или тем, кто нам дорог, придется взывать к обоснованному сомнению, потому что мы никогда не попадем в ситуацию, в которой сегодня находится Джимми. Не верим, что заболеем раком, что случится сердечный приступ и что, кстати, когда-нибудь умрем. Если бы мы каждый день жили в страхе перед смертью или смертельной болезнью, наша жизнь стала бы невыносимой. Как человеческим существам нам предназначено считать, что несчастье и трагедии всегда случаются с кем-то другим. Поэтому нам никогда не предъявят обвинения в тяжком преступлении. Это случается только с такими людьми, как Джимми, но не с нами. Поэтому мы не слишком заботимся о том, чтобы защитить священное право исчерпывающих доказательств. Но помните: если мы не предоставим это право таким, как Джимми, бедным и беспомощным, то однажды обнаружим, что оно недоступно и для нас самих. Защитив Джимми обоснованным сомнением, вы защитите всех нас. Проще говоря, Джимми нельзя отправлять в тюрьму на основе предположений».
Часто защита обоснованного сомнения трактуется присяжными следующим образом: «Обвинитель доказал, что этот ублюдок должен сидеть в тюрьме, но адвокат говорит, что он доказал это недостаточно убедительно». Однако убедительно доказанное обвинителем дело можно считать разваленным по причине обоснованного сомнения, если предубеждения или опыт присяжных затрудняют признание подзащитного виновным. Вспомним дело О. Дж. Симпсона. Многие считали, что обвинению здесь вообще не придется прикладывать никаких усилий. Симпсона обвиняли в убийстве двух людей: жены и несчастного попавшего под горячую руку гостя. Но кто принимал решение в этом деле, что представляли собой присяжные? Это были обычные люди, в большинстве своем черные, имевшие собственный опыт общения с полицией и законом. Вне всякого сомнения, этот опыт подсказал им, что полицейские обманывают, подтасовывают улики, что часто им нельзя доверять. Они слышали Марка Фурмена и скорее всего не поверили ему, как не поверили большей части обвинительного заключения. А как насчет обвинителей? Подумал ли кто-то, что Марша Кларк — именно тот человек, с которым присяжные будут чувствовать себя комфортно, кто проведет их по лабиринту улик и законоположений, кому они будут доверять? А что насчет Криса Дардена? Был ли он образцом чернокожего, которого навязали, чтобы умиротворить преимущественно черное большинство присяжных? Возможно, эти вопросы не возникли бы при полностью белом составе присяжных. Но большинство белых людей не испытывали на себе притеснения полиции и закона в Лос-Анджелесе в той же мере, как чернокожие. Обоснованное сомнение, подобно красоте, зависит от опыта и вкусов. То, что служит обоснованным сомнением для одних, является лицемерными аргументами для других.
Роль обоснованного сомнения для присяжных. У присяжных тоже есть права. Мы часто забываем, что они тоже хотят справедливости. Предположим, присяжный заседатель возвращается домой, спрашивая себя, прав ли он был, проголосовав за признание подсудимого виновным. Он понимает, что у него была возможность воспрепятствовать осуждению, потому что вердикт должен выноситься единогласно. Что, если присяжный не спит всю ночь, переворачиваясь с боку на бок, сомневаясь в доказательствах, не будучи уверенным в том, что подсудимый был виновен. Он лежит, глядя в потолок, и думает: «Я мог бы воспрепятствовать этому. Возможно, мне следовало голосовать иначе. Что, если государственное обвинение оказалось слишком мощным? Что, если у Джимми был недостаточно хороший адвокат и ему не удалось выявить все, что случилось на опознании? Что, если свидетель, которого не вызвало обвинение, рассказал правду
Этому присяжному можно объяснить: «Принцип обоснованного сомнения защищает не только Джимми — он защищает каждого из вас. У вас, присяжных, добрые души и чистая совесть. Но что, если вы приняли решение осудить Джимми под давлением доводов обвинения, а когда пришли домой, начали сожалеть о сделанном, перестали спать ночами, думая о своем решении и беспокоясь, что осудили невиновного?
Обоснованное сомнение защищает всех вас. У вас есть право не беспокоиться о своем решении. Вам должно быть ясно, что все переживания по поводу своей правоты должны быть сняты доказательствами. Именно поэтому у нас есть принцип обоснованного сомнения — не только чтобы защищать обвиняемого, но и защитить вас».
Раскрытие мотивации полиции и обвинения. Как мы убедились, у каждой стороны в судебном процессе свои потребности. Они есть и у судьи: ему нужно, чтобы его воспринимали как человека справедливого, но строгого к преступникам, не позволившего ни одному из них ускользнуть от правосудия через какую-нибудь юридическую лазейку. Судье нужно оправдать ожидания своих избирателей. Если же судья федеральный, ему требуется поддерживать свою репутацию. Кроме того, ему приходится выдерживать критику средств массовой информации, а также своих коллег и друзей. И возможно, ему хочется быть избранным в вышестоящий суд.
Свои потребности есть и у прокурора. Ему хочется стать губернатором, судьей или главным обвинителем, либо, если у него ярко выраженный дух соперничества, он просто хочет выиграть процесс. Адвокат должен защищать свое доброе имя. Он не может позволить себе часто проигрывать — в противном случае ему никогда не поручат громкое дело. А если он представляет невиновного подсудимого, то должен как-то спасти его. В любом случае ему следует продемонстрировать компетентность, чтобы в случае осуждения клиента и повторного рассмотрения дела в вышестоящем суде другой адвокат не мог в публичной апелляции заявить о некомпетентности коллеги.
Присяжные хотят убедиться, что какой-нибудь ловкий адвокат не ввел их в заблуждение, что они приняли справедливое решение и не выпустили на свободу виновного. Они хотят честно смотреть в глаза друзей, соседей и коллег, не стыдясь за свой вердикт.
Результатом полного или неполного удовлетворения личных потребностей каждого участника судебного процесса является приговор обвиняемому. Ему нужна свобода, но он не может ее получить, пока все остальные не попытаются удовлетворить свои потребности. Именно поэтому очень многие идут на признание своей вины и автоматически отказываются от дальнейшего рассмотрения дела в суде. Обвинение предъявляет излишние требования почти в каждом судебном деле. Подсудимому может грозить, например, пятьдесят лет заключения. Прокурор предлагает принять сделку — согласиться на меньшее преступление, за которое предусматривается срок десять лет. Возможно, прокурор в первую очередь должен был предъявить обвинение именно в этом преступлении. Обвиняемому страшно. Если его адвокат (перегруженный работой государственный защитник) не сможет убедить присяжных, он обречен провести в тюрьме практически всю оставшуюся жизнь. Если же он согласится на сделку, то, возможно, выйдет лет через пять — семь. Его адвокат тоже боится. Если клиент согласится на сделку, ему больше не грозит полный проигрыш дела. Прокурор доволен, потому что на его счету еще одно закрытое дело. Судья удовлетворен, потому что прокурор доволен и не будет критиковать судью. Обвиняемый получает то, что осталось в итоге, и часто это не имеет отношения к справедливости.
Помню дело об убийстве, в котором я участвовал. Обвиняемым был небольшого роста молодой человек жалкого вида, носивший очки с толстыми стеклами, из-за чего его глаза казались огромными. Его обвиняли в том, что он зарезал хорошенькую молодую женщину-коллегу. Но в деле имелись и другие законно подозреваемые. Прокурором был высокий, худой мужчина с большим ястребиным носом. В своей заключительной речи я назвал своего клиента — почти мальчика — воробышком. Я вернулся к месту, где сидел мой беззащитный клиент, и посмотрел на него. «Ястреб хочет заклевать воробышка! — сказал я. — Ястреб голоден, он жаждет получить жертву, на протяжении всего процесса он пытался вонзить в нее свои когти. И наконец время подошло. — Я приблизился к прокурорскому столу и энергичным жестом указал на него. — Пусть ястреб заклюет воробья!» — прокричал я и увидел, как некоторые из присяжных отрицательно покачали головой. Я продолжал говорить о том, как полиция раскрыла это преступление. Для нее легче обвинить маленького воробышка, чем провести тщательное расследование и найти виновного. Героями истории были присяжные, спасение молодого человека находилось в их руках. И они его спасли.