Настоящая фантастика - 2009
Шрифт:
Фидель никогда не знал бедности, однако его не только смутила, но и испугала столь вызывающая роскошь дома. Дом был построен сто лет назад Рамиресом — плантатором, сумевшим быстро сколотить состояние на сахарных поставках в Европу, в первую очередь в Испанию.
«Сахарный король» разорился во время Войны за независимость, в 98-м году. Повстанческие отряды разгромили сахарные заводы Рамиреса, который не смог пережить этой трагедии и застрелился. Так как Рамирес жил одиноко, не заводя семьи, дом остался бесхозным, и муниципалитет продал его
С той поры особняк на Калле-Линеа сменил немало хозяев. И никто из них не рискнул посягнуть на его роскошные интерьеры…
Они сидели за праздничными новогодним столом, который установили прямо в просторном патио. Ночь была ясной и теплой, ни одно облачко не закрывало черный шатер безграничного неба, усыпанного желтыми веснушками звезд. Фиделю очень понравилось это сравнение — звезды и в самом деле походили на горсть веснушек, щедро рассыпанных по лицу одной знакомой девушки — Марии, студентки технического университета.
С ней Фидель познакомился вчера, на velado — студенческой вечеринке, куда его пригласили друзья.
Звезды тихо мерцали, дружески подмигивая Фиделю, с океана дул легкий соленый ветерок, наполняя пространство морской свежестью. Где-то на галерее, за колоннами, тянула свою бесконечную негромкую песенку одинокая цикада. Песня была грустной, но настроение у Фиделя было радостным — в углу патио стоял старый патефон, и из широкой трубы неслись зажигательные ритмы фламенко. Фидель с теплотой в сердце подумал, что будь здесь Мария, они могли бы потанцевать.
Но с Марией он встретится только через два часа.
А пока есть время, можно спокойно сидеть рядом с отцом, неспешно цедить терпкий гаванский ром, и завидовать десятилетнему Раулю, который стремглав носится по гулким анфиладам комнат, играя в испанских конкистадоров.
— Я собираюсь в Штаты, — нарушил элегическое молчание отец, закуривая толстую, как пальцы Черчилля, сигару.
— Когда? — спросил Фидель, нехотя возвращаясь к реальности.
— На этой неделе, — отец выпустил в воздух тугую струю темно-сизого дыма.
Дым от сигары почему-то напоминал свежесть морского прибоя.
— Поедешь со мной? — спросил отец.
— Не знаю, — пожал плечами Фидель.
— Подумай… Скоро здесь будет жарко…
Фидель поднял глаза на отца. Он сразу понял, что речь идет не о погоде. Лицо отца было серьезным.
— Ты думаешь, они решатся? — тихо спросил Фидель.
Радостное ощущение легкости, когда в душе живет чувство, что мир прекрасен и принадлежит только тебе, исчезло, уступив место гнетущей тревоге.
— Боюсь, что да…
Прибежал Раулито, облаченный в яркий карнавальный костюм — длинную, до пола, полотняную накидку с наклеенными звездами, вырезанными из золотистой бумаги. На голове Рауля — узкий колпак. Мальчик бросился к отцу, повис на его широких плечах, радостно крича:
— Я — конкистадор Кортес! Говори, где спрятано золото Монтесумы?
Морщинистое лицо отца смягчилось, он улыбнулся. Фиделю тоже снова стало легко — он искренне позавидовал своему братишке, для которого еще долго не будет существовать никаких серьезных проблем…
— Нет у меня золота, — виновато развел руками отец.
— Тогда ты умрешь на костре инквизиции! — провозгласил Рауль.
Раулито изо всех сил пытался говорить суровым мужским басом, но ему еще не были доступны низкие модуляции. Фидель улыбнулся — он обожал своего братишку, который после смерти матери стал ему особенно дорог.
Мать умерла пять лет назад. Как сказали врачи — «от апоплексического удара». И — странно: Фидель, которому тогда еще не исполнилось и двенадцати, узнав о смерти матери, не плакал. Не проронил ни одной слезинки. Ни когда услышал от отца страшную весть. Ни на похоронах. Ни после… Смерть матери опустошила душу Фиделя настолько, что у него уже не осталось сил на слезы.
И, говоря по правде, Фидель так и не поверил, что его мать умерла. Ему представлялось совсем другое — она просто куда-то уехала. Уехала очень далеко, на другой континент, откуда не так просто вернуться.
…Может быть, и отец уехал? Вместе с Раулем, не успев предупредить Фиделя. А теперь он где-то в Америке, и не может передать весточку сыну. Война все-таки. Во всяком случае, Фиделю очень хотелось в это верить…
…Расклеивать листовки — работа, доведенная почти до автоматизма. Главное здесь — не очень увлекаться, следить за окружающий обстановкой, иначе будешь ночевать в холодных казематах Ла-Пунты. В этой средневековой испанской цитадели размещалась главная тюрьма гестапо.
Это был второй поход Фиделя за вечер. Он не рискнул взять с собой все листовки, принесенные Мартой, справедливо полагая, что человек с тяжелым саквояжем наверняка привлечет внимание немецких патрулей. Да и сам Фидель не раз был свидетелем, когда немецкие патрули останавливали и обыскивали людей, которые несли в руках большие сумки. Некоторых, обыскав, отпускали, других куда-то уводили. Фиделю очень не хотелось оказаться в числе «других». Конечно, среди товарищей Фиделя по подполью были и такие горячие головы, которым Атлантический океан был по колено — но они и попадались чаще. Так что жизнь научила Фиделя осторожности. Тем более, что до комендантского часа осталось достаточно времени — он успеет еще раза два-три вернуться домой за оставшимися листовками.
Нет, не в тот особняк на Калле-Линеа, где он встречал последний мирный Новый год.
Фидель не был в этом доме с того самого злополучного дня первого января, когда радостный Раулито предложил:
— Папа, пошли гулять!
— Тебе спать пора, — с ленивой строгостью произнес отец. Он сидел в мягком уютном кресле и наслаждался сигарой.
— Спать?! — Рауль от удивления даже подпрыгнул. — Ты что, па? В Новый год?! Ну пошли-и-и-и… — канючил Рауль, переминаясь на тонких, коричневых от загара ногах.