Настоящая фантастика - 2009
Шрифт:
Но рвать уже было нечем, только желудочный спазм саданул в голову невыносимой болью. И Фидель вспомнил то, о чем так хотел забыть — как парень заворачивает за угол, и в это время небо обрушивается на землю, и человек, подобно тряпичной кукле, взмывает в воздух, переворачиваясь, словно в сложном акробатическом прыжке, затем летит вниз и падает, распластавшись на острых камнях мертвым мешком из разбитых костей…
И тут Фиделя словно током дернуло: он совсем забыл про отца и брата! Он бросился к своему дому — так быстро, насколько мог. Сил бежать, впрочем, у него не осталось совсем — расстояние, которое обычно Фидель преодолевал меньше, чем за минуту, легким
К счастью, дом остался цел. Он почти не пострадал от бомбардировки — если не считать выбитых стекол, поваленной чугунной решетки и разбитых уличных фонарей, стоявших вдоль решетки. Зато зданию, которое стояло слева, повезло куда меньше — от роскошного особняка из белого мрамора, походившего на венецианский палаццо, остались только обгорелые стены первого этажа. Сердце Фиделя застонало от острой боли — этот особняк ему очень нравился, он напоминал ему о далекой Европе, где Фидель давно уже мечтал побывать.
Фидель зашел в свой дом, заглянул в патио, и его взгляд остановился на неубранном праздничном столе, а затем перескочил на серый патефон, сиротливо стоящий в углу, рядом с часами. Они остановились, застыв на шести утра. Фидель подошел к столу, взял початую бутылку рома. И вылил в себя все содержимое.
Огненная струя обожгла пищевод и желудок, но прояснила мысли и прогнала глухую тоску.
«Они были здесь, — подумал Фидель об отце и брате. — Они пришли, отец увидел, что меня нет, оставил Рауля и пошел меня искать…»
Мысль была не только разумная, но и приятная, теплая, как утренний свет солнца, и Фидель улыбнулся ей.
— Раулито! — крикнул он. То есть ему показалось, что он крикнул. На самом деле голосовые связки смогли выдать лишь слабый свистящий шепот.
«Надо подняться наверх, — понял Фидель. — В комнату Рауля. Он там. Он устал и спит…»
Но в угловой комнате, которую отвели Раулю, брата не было. Только сиротливо валялся на полу игрушечный лук, с которым Рауль играл в конкистадоров. Кровать была аккуратно застелена — значит, Рауль не ложился. «Он пошел искать меня вместе с отцом! — догадался Фидель. — Значит, они должны скоро прийти…»
Фидель с минуту стоял на пороге, раздумывая, как ему поступить. То ли остаться дома, дожидаться отца, то ли отправиться ему навстречу. Первое решение было разумным, однако у Фиделя не было никакого желания сидеть и ждать. Ждать — этот значило маяться в неизвестности, ходить, как лев в клетке, из угла в угол, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, доносящемуся с улицы. Так и свихнуться недолго. К тому же — вдруг, пока он будет сидеть и ждать, с отцом что-нибудь случится, и Фидель не будет знать, что именно, и ничем не сможет помочь ему.
«Да! Я должен выйти им навстречу…» — Фидель выскочил из дома, даже не затворив за собой дверь, и — откуда только силы взялись? — бросился вверх по улице, которая вливалась в Ведадо. То здесь, то там виднелись страшные следы ночной бомбардировки. Изредка Фидель натыкался на ранних прохожих — таких же взбудораженных, как и он сам.
Он мчался по лабиринтам узких улиц, не разбирая дороги. Он не знал, где встретит отца, и не имел ни малейшего представления, где искать его. Горячие пары выпитого рома приятно разливались по телу, наполняя птичьей легкостью, и Фидель чувствовал невиданный доселе прилив сил. «Если сейчас начнется бомбардировка, я справлюсь с бомбами голыми руками!..»
Вдруг Фидель остановился и застыл: дыхание сбилось, сердце упало и глухо ударило в низ живота, замирая. Но потом вновь застучало в прежнем ритме — где-то в районе желудка. Фидель стоял у рваного края глубокой воронки, преградившей путь, и проклинал себя за глупое ребячество. Ведь пока он, как сумасшедший, бегает по пустынным улицам, отец наверняка вернулся домой и волнуется за него! «Какой же я дурак!» — в сердцах обругал себя Фидель, и что было сил бросился назад.
— Отец! — закричал Фидель, вбегая в дом. То, что дом был пуст, Фидель понял сразу, как только увидел неубранный праздничный стол и черную трубу патефона, которая смотрела на него пустым глазом.
Дом был пуст, и тишина, напряженная, как гитарная струна, готовая разорваться от малейшего прикосновения, казалась зловещей. Фидель втянул голову в плечи, словно опасаясь, что струна лопнет, обрушив пространство, и каменные стены сложатся, как карточный домик, погребая под обломками его, Фиделя.
Да нет, все эти мысли — лишь следствие ночных страхов. Отец наверняка недавно был дома и, не застав его, отправился на поиски.
Фидель поднялся в комнату отца, достал из бюро старый отцовский блокнот. Затем спустился в патио и написал нервным размашистым почерком:
«Отец! Со мной все в порядке. Я пошел тебя искать. Никуда не уходи. Пожалуйста, дождись меня!»
Он положил записку на стол, придавил пустой бутылкой так, чтобы была видна часть послания, и снова выскочил на улицу.
…Фидель не помнил, сколько времени он пробегал по окрестным улицам, надеясь встретить отца и брата. Город словно вымер, его улицы и дома превратились в декорации, где можно было снимать «Войну миров» Уэллса, но это почему-то совсем не тревожило Фиделя. И только когда он оказался на Малеконе, то увидел небольшую группу людей, которая что-то искала в развалинах; оставшихся на месте многоэтажного дома. Какой-то белый мужчина лет пятидесяти, с всклокоченными волосами, с пустыми глазами, подбежал к Фиделю и начал что-то возбужденно говорить, указывая рукой на руины. В сознание с трудом проникли полузнакомые слова: «Люди… бомба… никого не осталось…» Потом мужчина куда-то исчез, словно растворился в воздухе, а над головой, чуть не задевая крыльями верхушки пальм, с громким ревом пронеслись самолеты с черными крестами на брюхе. Кажется, Фиделю удалось даже увидеть лицо одного летчика. Летчику было весело, он улыбался, увидев долгожданную цель, и сейчас его руки потянутся к черной гашетке, нажмут изогнутый рычаг, и…
Фидель, как загнанный заяц, упал на мостовую, закрывая голову руками. Если бы он мог, то, как крот, прорыл бы глубокую нору в каменной мостовой, чтобы спрятаться от смерти, которая, смеясь, наблюдала за ним с ревущего неба.
Но самолеты пролетели мимо. Немецких летчиков совершенно не интересовал одинокий семнадцатилетний парень, который вдруг внезапно осознал, что детство кончилось, и началась взрослая жизнь…
Фидель так и не узнал, что стало с отцом и братом. Ему хотелось верить, что они не погибли при первой бомбардировке — ведь сам он остался жив. Спустя два дня после начала оккупации Фидель уже знал, сколько мирных жителей погибло во время первого налета — несколько сотен. Он видел обезображенные тела, вповалку лежащие на улицах, и боялся смотреть на них, страшась, что увидит мертвые глаза Рауля или отца.