Настоящая фантастика – 2010
Шрифт:
Вот роман Володихина «Команда бесстрашных бойцов». Фантдопущение таково: в результате неких манипуляций часть Преисподней материализовалась в нашем мире. Самые настоящие черти ведут войну с человечеством. Единственное место, где можно спастись, — православный монастырь, а самое верное средство одолеть демона — крест-мощевик с частицей православного святого… Господи, зачем все это? Православный заряд автора уходит в песок, ибо любитель фантастики предпочел бы пришельцев или волшебных монстров, да так он все это и воспринимает, он вообще не замечает религиозных параллелей, для него это просто фэнтези… Да и хорошо ли оказывается низводить православные святыни до уровня артефактов боевой магии, словно в дурной компьютерной игрушке?
Нет, подлинной религии явно нечего делать в заменителе религии. И кстати. Мы сказали, что хорошая НФ всегда занимается богостроительством и богоискательством. И какое же богоискательство возможно в религиозной (сакральной) фантастике, где существование Бога уже задано, уже постулировано?
Апологеты сакральной фантастики в конце концов поняли это. Был предложен новый термин: христианский реализм. Как раз в том смысле, что для христианина подобные произведения — никакая не фантастика. Вот именно. Реализм. Не фантастика. Как говорится в известном анекдоте, надо или крест снять, или штаны надеть.
Что и требовалось доказать.
8
Пришло время подвести итоги. А они таковы.
1. Фантастика — особый вид литературы: это один из способов осмысления действительности, пришедший на смену религиозному мировоззрению.
2. Основным стержнем фантастики является факт чуда, а метод, с помощью которого это чудо вводится в текст, — фантастическое допущение.
3. Существуют принципиальные различия между русскоязычной и западноевропейской фантастикой, основанные на различиях в православной и протестантской этиках.
Но, пожалуй, главный итог заключается в том, что, несмотря на фактически официальное признание религиозного чуда в нашей жизни (вспомните ежегодные телевизионные трансляции из Иерусалима, где в пасхальную ночь в храме Гроба Господня священнослужители чудесным образом обретают благодатный огонь), в чуде, даруемом Фантастикой, и главным образом Научной Фантастикой, нужда отнюдь не пропала. Ведь большинство любителей фантастики люди либо неверующие, либо просто предпочитающие научное мировоззрение религиозному. Они тоже жаждут чуда. И жажда эта должна быть утолена.
Дмитрий Володихин
Соотношение идей и «художества» в текстах братьев Стругацких 60-70-х годов
На мой взгляд, проза братьев Стругацких делится по своим художественным особенностям на три периода. Первый, ранний, включает в себя тексты, созданные ими до «Попытки к бегству» (1962). Собственно, Борис Натанович Стругацкий так и писал: «Эта небольшая повесть сыграла для нас огромную роль, она оказалась переломной для всего творчества ранних АБС. Сами авторы дружно считали, что „настоящие Стругацкие“ начинаются именно с этой повести». Второй период породил наиболее известные произведения АБС, и продолжался он от «Попытки к бегству» до «Града обреченного» (написан в 1975 году, а опубликован лишь в 1988/1989-м). Наконец, третий, поздний период продлился от «Града обреченного» до кончины Аркадия Натановича в 1991 году.
С начала 1960-х годов АБС получили колоссальный авторитет у советской интеллигенции. Они имели возможность «влиять на умы» и пользовались ею неизменно, к удовольствию читателей. В наши дни нередко приходится слышать, что «классические АБС», т. е. тексты 60-70-х годов, главным образом второго периода, представляют собой «литературу идей». Что ж, спорить с этим глупо: повести того времени действительно насыщены научными, социальными, философскими, этическими проблемами, в них легко обнаруживаются следы полемики, которая велась в интеллектуальной среде, а оригинальные идеи щедро рассыпаны по всей художественной ткани произведений. Ныне в полемиках, возникающих по поводу творчества АБС, часто звучит мнение: именно обилие свежих идей покорило когда-то читателей АБС. Что же касается художественных особенностей их творчества, то они как-то отходят на второй план. Порой даже знатоки позволяют себе высказывания в духе: «Не тем брали». Или: «Да важно ли это вообще?» Или: «Обилие идей и было главной художественной особенностью». Или: «Их позиция — вот о чем надо говорить прежде всего!»
В сущности, подобная позиция ведет к отказу от анализа текстов АБС как произведений литературы, а не одной лишь общественной мысли. И это очень непродуктивный, а проще говоря, тупиковый ход рассуждений. В советской фантастике не столь уж много писателей первой величины. Тех, кого современники постоянно цитировали, да и потомки не забывают. Тех, кто был кумиром образованной публики и активно участвовал в формировании общественного идеала. Беляев. Ефремов. Булычев. И Стругацкие. Причем последние, наверное, перекрывают всех прочих по своей популярности и интеллектуальному влиянию. Если к ним не прикладывать требований, с которыми подходят к художественным текстам литературоведы, к кому их тогда прикладывать в нашей фантастике?! Или вообще избавить себя от мыслей о том, что фантастическая литература является частью художественной литературы в целом? Забыть о сколько-нибудь серьезном аналитическом подходе к писателям-фантастам именно как к писателям, а не только идеологам и публицистам? В этом нет ни малейшего смысла. Во-вторых, наивно было бы полагать, что голых идей достаточно для завоевания любви и внимания многомиллионной читательской аудитории. Идеи может высказывать кто угодно в каких угодно количествах. Но только тот, кто сумеет подобрать для своего высказывания оптимальную форму, может претендовать на завоевание читательских сердец и умов. Прочих же просто забудут со всеми их идеями… Следовательно, было нечто в творческой манере АБС, способное заворожить советских интеллектуалов. А значит, надо пытаться хоть сколько-нибудь понять те литературные приемы, которыми братья Стругацкие достигли ошеломляющего результата.
Моя статья представляет собой именно такую попытку, предпринятую на материале текстов второго периода в творческой биографии АБС.
Некоторым выдающимся русским писателям, например, Владимиру Владимировичу Набокову, присуща своего рода «шахматность» текстов. Очень хорошо она видна и у братьев Стругацких.
Каждый персонаж у АБС 60-70-х — шахматная фигура, приготовленная для заранее рассчитанной комбинации. Да, у него есть любимые словечки, странности (то милые, то отвратительные), психологические проблемы, легко прочитываются черты его характера — Стругацкие по части психологической прорисовки персонажей превосходили большинство наших фантастов того времени. Но все это требовалось им только для того, чтобы сделать персонажа живым и по-человечески правдоподобным носителем определенной социально-философской функции, а потому самостоятельной ценности не имело. АБС — при том, что они добивались, как уже говорилось, большого психологического правдоподобия, все-таки непсихологичны. Они в гораздо большей степени философы, социологи, но не психологи, нет. Психология в их текстах того периода имеет лишь служебное назначение.
Для Стругацких очень характерно слегка замаскированное под речи и мысли персонажей прямое обращение к читателю. А вот описания мыслей и особенно чувств героев встречаются не столь уж часто. Во всяком случае, до «Хромой судьбы» и «Града обреченного». В подавляющем большинстве случаев они появляются в тексте именно тогда, когда АБС желали прямо или почти прямо обратиться к читателю с некими публицистическими тезисами, коим придана художественная форма.
В повестях того времени персонажи проявлены как люди через слова, поступки, пластику, но не через мысли. АБС не «рассказывали» героя, а заставляли его как бы играть перед камерой, и по этой игре читатель сам составлял о нем впечатление, не задумываясь над тем, что камеру в правильном месте установил тот же коллективный писатель АБС. Размышления персонажей использовались ими в качестве инструмента для ведения диалога авторов с читателем. АБС как будто закрыли доступ во внутренний мир своих героев, и если открывали его, то не в зону переживаний или состояний, а в зону идей.
Более того, когда АБС пытаются отступить от этого правила и заняться «диалектикой души», результат получается отрицательный, поскольку они занимаются в таких случаях чем-то глубоко несвойственным творческой манере. Впрочем, случается это нечасто. В качестве примера можно привести отступление «о любви» от имени Антона в самом начале повести «Попытка к бегству».
А вот случаи, когда персонаж, оттолкнувшись от очередных перипетий сюжета, задумывается над чем-то и выдает читателям своего рода микроэссе на заданную тему, образованной публикой ценились и воспринимались как нечто естественное. Тут хватает позитивных примеров.