Настоящая фантастика – 2013 (сборник)
Шрифт:
На следующие двести, а может, и больше лет Острова стали Мёртвыми. Стерегущий их «Океанский патруль» стреляет только на поражение. Самое недоступное место на планете. Именно туда и собиралась переправить семена «Непокорная жизнь». На Мёртвых островах, никем не потревоженные, семена дождутся своего часа…
– Как бы не так! – Тоичи Камикава устало хрустнул шеей. – Ни хрена у вас не вышло, господа покойники.
Оставалось связаться с полицией, вернуть украденные семена, «Зелень» и… «Что дальше, лейтенант Камикава?» – неожиданно спросил Ичи. Камикава вздрогнул: хаб, что ли, барахлит от недосыпания? «Нет, приятель, с хабом всё в порядке, – успокаивающе произнес Ичи. – Барахло – ты сам…» Лейтенант Камикава бросился на
Утерев холодный пот со лба, Ичи опустился возле тела единственного друга. Сложил ему руки на груди, неумело перекрестил и сказал: «Прощай, Кири-кун. Покойся с миром». Затем сел в акваплан и захлопнул прозрачный колпак.
От безумного прорыва сквозь завесу «Океанского патруля» в памяти сохранились лишь глухие удары глубинных бомб и рвущее сердце кислородное голодание, когда пришлось восемь часов отлеживаться на дне в тени берега. Его искали и не нашли.
Аварийное всплытие, глоток живительного, пахнущего гнилой рыбой воздуха. Удары прибоя, выбросившие неуправляемое суденышко на чёрные вулканические скалы. Отчаянная борьба за контейнеры – волны раз за разом пытались выдрать их из рук.
Пустынный берег, заваленный мокрым плавником и космами коричневых водорослей. Долгий провал, во тьме которого Ичи, лейтенант Камикава, с кем-то спорил, что-то ожесточённо доказывал, но не запомнил – кому и что. Волоча контейнеры, он брёл, пока не наткнулся на глубокую, окружённую со всех сторон скалами долинку Тёплых Ключей, где даже зимой не держится снег.
Здесь Ичи блаженствовал в естественной горячей ванне. Час? Два? Сделав усилие, сумел выбраться из воды и одеться, но жар не отпускал. Пульс участился и побаливала голова, совсем немного. Первые симптомы «лунной чумы» – добро пожаловать на Мёртвые острова!
Времени оставалось мало. Ичи вскрыл контейнеры, смешал семена с «Зеленью» и отправился в последнее путешествие. Широкими жестами он разбрасывал капсулы, стараясь наделить новой жизнью каждый уголок. Весной остров зацветёт. Семена тронутся в рост, появятся настоящие – не вечные! – трава, цветы, кусты и деревья. Здесь нет вредителей, всех выкосила «лунная чума». Это будет его… нет, их с Кири, маленький рай на земле. И однажды в него смогут вернуться люди.
Семена вскоре закончились: не так уж много удалось спасти от ГлобГена. У Ичи хватило сил, чтобы вернуться к Тёплым Ключам и выкопать себе моги… Разве всё так печально? Ичи улыбнулся и достал из кармана последнюю «цветочную бомбу» с маркировкой «Золотые хризантемы».
Нет, не могила, а колыбель перерождения. Здесь он станет иным, но кем – ещё предстоит узнать. Ичи улегся в яму. Аккуратно, начав с ног, присыпал тело рыхлой землей, и, уложив в холмик у самого сердца семена хризантем, закрыл глаза и уснул.
Что ему приснилось? Мы никогда не узнаем.
Рейко поднялась с татами за минуту до звонка будильника, и зашлёпала босиком на кухню. Скоро год, как, выйдя из больницы после тяжёлой контузии, она живёт под пристальным надзором полиции. Зря! Никто больше не играет в «Жизнь». Старые друзья и подруги, кто выжил, заняты обычными делами: учатся, влюбляются, ссорятся, совершают глупости – нормальные подростки.
А недавно в школе ввели обязательный предмет – «Экостабильный мир». Примерной ученице Рейко он даже нравится. Но придёт день, когда такой мир всем надоест. И начнётся новая Игра.
Рейко уже придумала название: «Остров золотых хризантем».
То, чего не может быть
Дмитрий Скирюк
Крысинда
Про моего отца говорили, будто у него в желудке долото сгниёт. Не знаю, может, и так. Но я, наверное, в мать пошла. Вот сегодня, стоило мне утром поесть молодых побегов папоротника,
Столько лет живу на свете, а всё никак не повзрослею. Впрочем, ничего удивительного: я всегда слыла непоседой. Помнится, мать говорила, если б знала, что такая зараза родится, в утробе меня задушила бы, чтоб перед родными не позориться. В сердцах, конечно, говорила, не со зла, а вон как получилось… А отец молчал, только знай себе усмехался. В самом деле, никогда не знаешь, что лучше – долото в желудке или шило в заднице.
Ближе к середине лета я почему-то чаще их вспоминаю, всех – мать, отца, сестрёнку, братьев. Почему – не знаю. Может, просто совпало, а может, потому что именно тогда всё и случилось. Теперь уже не понять. Вспоминаю – и всё тут. Причём не лица даже, не голоса, а так, ерунду всякую: словечки, тряпки, догонялки… битую посуду… Мамину стряпню, бывает, тоже вспоминаю: творожники там всякие, пироги с ревенем, с яблоками. Или с папоротником. Между прочим, ничего смешного: страусник или орляк, когда их засолить или замариновать как следует, такая вкуснотища!..
М-да.
А остановилась я неудачно. То есть это я потом поняла, что неудачно, а тогда мне место показалось подходящим: маленькая, почти не заросшая поляна, рядом ручеёк, земля не топкая. Чёт и Нечет воздух понюхали, пошмыгали туда-сюда и тоже полянку одобрили. Кусты опять же… Надо было сразу осмотреться, но когда припрёт – какой осмотр! А потом, когда я кострище обустраивала и на старый портал наткнулась, у меня уже шалаш стоял, вода была принесена. Это парням легко, а девчонке от воды трудно уйти. Перед тем как под камни лезть, мне всяко надо отдохнуть. И то, смекаю – портал односторонний, брошенный, заросший весь, никто к нему не ходит: звезду из-под травы уже не видать. И даром что полянка слишком круглая, всё равно не всякий догадается. Махнула я рукой, да и решила: пронесёт. Чёт и Нечет всё это время шныряли и шастали, шастали и шныряли, ягодки какие-то таскали, колоски, а я воды согрела, вымылась, костёрчик затоптала – и на боковую.
А ночью и вспыхнуло.
Раз десять видела, как к нам человека перебрасывает, а всё никак привыкнуть не могу, пугаюсь до одури: свет, искры сыплются, чуть ли не молнии трещат, деревья ходуном, днём радуги, ночью шары… Кажется, что человеку живым не пройти: ан нет, проходит, ещё как, для этого и сделано. Вот только никогда не знаешь, кого принесёт. Но испуг испугом, а насчёт что делать, это у меня давно само собой получается, для этого мне и просыпаться не надо. Звезда ещё не разгорелась, еле контуры проглянули, а я из шалаша в одних штанах, споткнулась, шляпу раздавила, мешок с добычей – в кусты, сама кубарем в другие и лежу на пузе: я не я, и лошадь не моя. Шалаш, конечно, в кучу, но оно и хорошо: прах с ними, шалашом и шляпой, зато не так заметно. Чёт с Нечетом ещё до этого слиняли – они к таким вещам привычные: сначала дёру, а уже потом разнюхивать. И это, наверное, правильно.
Чёт и Нечет – это крысы. Не сказать, что натасканные, но ручные – на ярмарке не показать, зато в моём деле помощники хоть куда, в любую щель пролезут, и чуялки их плохо видят, а то и вовсе не замечают. Они по виду разные, хотя из одного помёта братья: Чёт потолще, Нечет подлинней и куцый – ему ещё в детстве полхвоста ловушкой оттяпало. Я в своё время долго решить не могла, которого взять – и тот, и другой были с задатками. Так обоих и оставила и не пожалела о том, а остальные где-то сгинули. Папаша их ещё умнее был, такая бестия, жаль, прожил недолго, но и эти ничего, сообразительные. Хотя крысы, они крысы и есть: вся ихняя жизнь – одно сплошное пожрать и спрятаться.