Настоящая фантастика – 2014 (сборник)
Шрифт:
– Я мог бы остаться на Саракше…
– И мысленно все равно рвался бы на Землю… У каждого из нас есть родина. Родина, на которую мы рано или поздно возвращаемся. Я не хотела стать обузой, Мак!
Они замолчали, глядя в глаза друг другу.
– Как ты жила все это время? – Максим закашлялся.
– Как видишь, сделала неплохую карьеру, – Рагия Магаллук лукаво прищурилась. – Госпожа Академесса Иерархического Научного ведомства.
– Я не это имею в виду, – Каммерер наконец справился с комом в горле.
– Личная жизнь? – черные брови взлетели вверх. – У меня есть сын. В этом году ему исполнится тридцать. И уже четыре года как есть внук.
– Сын,
– Это и был твой сын, Мак, – она тихонько засмеялась. – Он вернулся домой, выполнив задание пандейской разведки. Но он до сих пор ничего не знает о своем отце… Правда, я с детства рассказывала ему сказки о прекрасной Земле за облаками и о множестве миров, которые есть во Вселенной.
– Я могу его увидеть? – Каммерер не узнал собственного голоса.
– Конечно, можешь, – Рагия Магаллук пожала плечами, и веселые искры блеснули в ее глазах. – Да ты его уже и видел!
Она взяла с письменного стола небольшую рамку с фотографией и повернула ее изображением к Максиму.
С фото на Каммерера смотрели улыбающиеся темноволосый мужчина с чуть прищуренными карими глазами, красивая женщина и смешной лопоухий карапуз.
– Погоди-ка, – Каммерер застыл, вглядываясь в черты мужчины на семейном фото. – Но это же…
– Да, – сказала бабушка Рада, и голос ее дрогнул. – Твой сын – Эрладо Штертак, первый космонавт Саракша».
Сначала даже и не понимаешь, зачем эпилог понадобился Дмитрию Строгову. Завершить историю любви Мак Сима и Рады Гаал в канонах простенькой мелодрамы? Не секрет, что для читателей всегда оставалось загадкой исчезновение девушки из «Обитаемого острова» – у АБС в «Жуке в муравейнике» и в «Волны гасят ветер» нет ни словечка о ее дальнейшей судьбе.
Но, поразмыслив, приходишь к выводу: эпилог написан не столько для того, чтобы поставить «жирную точку» в романтической истории Рады и Максима, сколько для того, чтобы обозначить еще одну грань проблемы преодоления всеобщего цивилизационного конформизма. Ведь и Эрладо Штертак, и сама Рагия Магаллук – в той или иной мере «плоды» воздействия землянина Максима Каммерера на мир Саракша. Наверное, испытал идейное влияние «бабушки-академессы» и непосредственно не контактировавший с Мак Симом «ракетный» ученый Аегудо Гуртак. Вот и спрашиваешь себя: а способна ли была цивилизация Саракша самостоятельно, без инопланетного влияния прорвать «облачную» завесу? Могут ли некоторые человеческие сообщества самостоятельно идти по пути развития – без сооруженных кем-то извне «костылей» в виде разного рода «грантоедов» и «прогрессоров»? Дмитрий Строгов снова – совершенно так же, как и братья Стругацкие во многих своих произведениях, – оставляет ответы на эти вопросы в качестве «домашнего задания» для читателя.
Роман Дмитрия Строгова издан и уже полтора года живет собственной, «книжной» жизнью. Ходят упорные слухи, что одна из отечественных кинокомпаний собирается его экранизировать, и есть вполне обоснованные опасения, что в результате мы получим очередной «розовый танк» типа бондарчуковского «Обитаемого острова» или же многолетнюю «тянучку», как было в случае с германовским «Трудно быть богом». Читатели и писатели продолжают спорить о романе на страницах журналов и электронных фэнзинов, в социальных сетях и блогах, на конвентах и форумах, находят свои ответы на заданные автором романа
Был ли роман «Над Саракшем звездное небо» действительно написан Аркадием и Борисом Стругацкими осенью 1983 года? Или же это хоть и добротная, но все-таки поделка анонимных мистификаторов и окололитературных проходимцев?
Почему АБС – если авторство произведения все же принадлежит им – отсрочили его публикацию на целых три десятилетия? Провидчески предугадали некое сходство в социально-политическом развитии СССР образца 1983 года и Российской Федерации в 2013 году и поэтому решили «придержать» роман? Или же была какая-то иная причина?
Случайно ли, что датой 27 марта 1983 года, которая была написана на склейке конверта, принесенного писателем Голубевым в издательство, в опубликованных не так давно рабочих записях братьев Стругацких обозначено и начало работы над романом «Волны гасят ветер»?
Увы, наверное, ответы на эти вопросы мы не получим никогда…
Борис Георгиев, Валентин Ключко
Закат в багровых тонах
(Размышления о повести Владимира Плотникова «Закат отменяется»)
Читатель вправе спросить, почему мы избрали в качестве материала для статьи именно эту повесть Владимира Плотникова, а не более поздние и, если верить критикам, более удачные работы автора? Кажется очевидным, что сам он, единожды обратившись к модному ныне жанру альтернативной истории, счел опыт неудавшимся и новых попыток переписать историю не делал. Кажется бесспорным, что, захоти мы исследовать «жанр через артефакт», стоило бы выполнить сравнительный анализ нескольких значительных произведений, отмеченных премиями и не обойденных вниманием читателей, благо недостатка в подобном материале нет. И все-таки мы считаем, что лучшего примера для демонстрации родимых пятен жанра, чем повесть «Закат отменяется», не найти. Более того, возьмем на себя смелость утверждать: знакомство с творчеством Владимира Плотникова следует начать именно с этой работы.
По заявлению автора, повесть написана для сборника «Империум» одного известного московского издательства. Насколько удалось выяснить, она была отклонена на том основании, что переломная точка исторического процесса по замыслу составителей сборника должна быть в промежутке времени между 1913 и 1917 годом. После поверхностного знакомства с текстом повести у читателя может сложиться впечатление, что условие выполнено, мы же беремся доказать, что это не так, и составители были совершенно правы, отказав Плотникову в публикации по формальному признаку.
События, описанные в повести, охватывают значительный период времени – с мая 1891 года и до мая 1929-го. Когда мы пишем «значительный», подразумеваем не только и не столько протяженность во времени, сколько значительность перемен в общественной жизни страны и убийственную их скорость. Кому сейчас придет в голову отрицать трагизм и величие того, что происходило тогда в России? Почему же в первых строках повести автор, спрятавшись под маской главного героя, пытается убедить нас, что все сложилось как должно, все правильно и жалеть главному герою не о чем «первого мая, года одна тысяча девятьсот двадцать девятого от Рождества Христова, в час небывало жаркого заката»? Чтобы понять это, выведем судьбу главного героя, известного московского врача-венеролога Михаила Афанасьевича Булгакова, из тени намеренных умолчаний и нарочито случайных «оговорок» автора.