Настоящая книга. Антология
Шрифт:
Хотя…
Тимофей вроде разглядел чей-то тёмный силуэт, и сердце пацана радостно забилось. Он не устоял на месте и быстро засеменил меж оградок, стараясь не смотреть на фотографии мертвых. Всего-то: метров пятьдесят прямо, потом перейти в ряд слева у памятника с женщиной с крыльями, потом еще столько же, а там, скорее всего, можно свернуть на прямую до могилки, у которой остановилась мать. И Тимке было уже все равно, что там похоронен злейший и ужаснейший человек. Главное взять мать за руку и не отпускать, пока они не придут домой.
Зрение ребенка сузилось, глазные яблоки,
Что-то резко схватило за руку, отчего сердце застучало с удвоенной силой, а Тимка подпрыгнул и чуть не заорал, но ему удалось пересилить страх и обернуться. Кривой ржавый болт на старой, очевидно, заброшенной оградке зацепился за рукав футболки. Всего-то…
Но мальчику было не до смеха. Он с силой выдохнул воздух из сведенных судорогой лёгких. Хорошо, что не забыл, как дышать! И попытался снять ткань с необычного крючка. Неизвестно зачем, но в этот миг он посмотрел на заброшенную могилку, которую увековечил треснутый пополам памятник. И тут же вновь забыл, как дышать. Застыл и крикнул назад:
– Мам! Ты здесь? – и с остервенением стал рвать футболку, лишь бы соскочить с крючка. Со старой давно поблёклой фотографии на него смотрела его же мать!
– Ма-а-ам! – надрывался ребенок. – Хватит уже! Пошли отсюда!
Но никто не ответил. С жутким треском, разогнавшим пугающую кладбищенскую тишину, футболка порвалась, и Тимка опрометью бросился к темному силуэту под сенью деревьев.
– Ма-а-ам! – кричал он. – Давай уже! Собирайся! Пошли отсюда!
Но мать не отвечала. Её темная фигура недвижимо стояла меж оградок, словно женщина погрузилась в транс от воспоминаний, некогда украшавших ее жизнь.
– Мам! Ма-а-ам! – Тимка наконец добежал до могилки, радом с которой стояла темная фигура, и скороговоркой выпалил все, что думает, пытаясь рассмотреть фотку на памятнике. Ему уже было все равно, что с фотографии может смотреть отчим. – Пошли домой. Тут страшно! Тут как-то неправильно! Пошли! Ну, ма-а-ам!
И тут Белов различил, кто изображён на фотографии. Волосы встали дыбом, а конечности застыли, сама возможность двинуть рукой или ногой, казалось, исчезла. Там снова была мама!
В нос ударил очень знакомый легкий запах. Тимка его помнил еще со дня, проведенного в комнате с мертвым отцом. Можно не знать, как называется вещество, но запах формалина ни с чем не спутать! Открыв рот в немом крике, мальчик медленно повернулся к темной фигуре, которая тоже уже разворачивалась. Белов не знал, кого увидит, но точно не мать, потому что – и как мальчик не заметил сразу? – фигура заметно увеличилась в размерах.
Бежать! Но Тимка не мог и пошевелиться! Казалось, темная фигура гипнотизировала, и мальчик не сдвинется с места, пока не узнает, кто скрывается за черным капюшоном, накинутым на голову. И тут показалась уже подёрнутая разложением бледная кожа. Очертания, нос и скулы слишком ясно напомнили ребенку, кто его обижал четыре года!
– Ну что, маленький негодник? – прошипел монстр, – по-другому нельзя назвать мертвого человека, чью кожу уже частично разъело бактериями и червями. Нос запал, а один глаз лопнул и сочился темно-зеленой слизью. Из дыры на горле надувались черные пузыри. – Не ждал меня? Вот сейчас я научу тебя, как надо меня слушаться!
Когда Тима заорал, оцепенение спало, но мальчик не решился повернуться к отчиму спиной. Вместо этого пятился, пока не уткнулся в оградку, потом бочком засеменил вдоль нее, надеясь, что она когда-нибудь кончится, и Тим не глядя отыщет проход.
Меж тем монстр оскалился:
– Ты опять хочешь сбежать? Как тогда на кухне? – Виктор разразился ужасным каркающим смехом. – Ты не сможешь! Ты не убежишь! И ты получишь сполна! Теперь тебе не спрятаться!
– Нет! Нет! – кричал в ужасе мальчик. – Отстань! Мама!
В завершение слов солнце забежало за облако, и тень разлилась повсеместно, окутав собой и лес, сделав пространство вокруг темнее. Неожиданно захлопали крылья. Тима повернул голову и застыл. На оградке сидел черный ворон и поворачивал голову, грозно разглядывая мальчика. Снова звук крыльев, и уже, с другой стороны, новый ворон присел на оградку, словно они решили окружить Белова, будто хотели напасть…
– Нет, – жалобно протянул Тимофей и замотал головой. – Нет! Не трогайте меня!
Но птицы его не слушали, а отчим хрипло «закаркал», будто по-настоящему смеяться ему мешало травмированное горло. Вороны напали без предупреждения, и сколько бы ни закрывался маленький мальчик, прижавшись к оградке, грудь и голову доставали длинные и острые клювы страшных птиц.
– Не-е-е-е-ет! – закричал Тимка. – Не-е-е-е-ет!
И проснулся…
Впрочем, ничего не изменилось. Удары продолжали сыпаться со всех сторон, только теперь это были не птицы, а мальчишки, не клювы, а деревянные линейки, не кладбище, а слабо освещенная единственной лампочкой комната в детском доме, не день, а глубокая ночь.
– Ты чё орёшь, новенький? – допытывался мальчик с черными волосами, продолжая наносить удары длинной деревянной линейкой. Тимка как мог уворачивался и отбивался, но рядом стояли другие мальчишки и тоже лупили его линейками и кулаками. – Зачем всех разбудил, а? Заткнись и лежи тише воды, понял? А не-то… Вадик, давай!
У Белова не было никакой возможности остановить подлеца, Тимофей попытался лягаться, но из-за боли быстро переключился на удары линейками. Вадик же – крепкий рыжий мальчуган лет двенадцати – зло ухмыльнулся и забрался на койку Тима в районе ног. Словно в странном, карикатурном сне Белов, пребывая в шоке, сквозь частые удары и боль наблюдал, как мальчишка снял широкие черные трусы и начал справлять нужду прямо на Тимофея, вернее на одеяло, которым он укрывался. Пацан что есть силы заработал ногами и почти выпрыгнул из койки, съежившись в обнимку с подушкой у изголовья.