Настоящая леди (Тайный дневник)
Шрифт:
Он подошел ближе, оттеснив ее к двери, и поймал руку, которую она подняла, чтобы отстранить его.
– Но неужели вы не принимаете в расчет удовольствие, которое мы могли бы найти в объятиях друг друга?
Не будь на ней шерстяных перчаток, ее ногти с удовольствием впились бы в его кожу. Единственное, что она могла пустить в ход, были холодный тон и ледяной взгляд.
– Мне не нужны ничьи объятия.
Это что же выходит, он ей не по вкусу? Ну да ему все равно.
– Дорогая, это только потому, что вас еще не обнимал тот, кто вам нужен.
– Вы меня не так поняли,
Она, верно, пошутила.
– И не намерена никому этого позволять впредь.
И он поверил ей. Поверил женщине из семьи Фэрчайлдов, лгунье по определению, потому что каждый раз, когда он смотрел на нее, его охватывало мучительное желание. Он сказал ей, что по наружности она настоящая экономка – так оно и было.
На ней было черное платье, и с помощью старомодного корсета она держалась очень прямо, словно аршин проглотила. Избегая новых более свободных фасонов, она носила нижнюю юбку на китовом усе. Сознание, что ни один мужчина не разглядит ее фигуру под жесткими обручами, придавало ей уверенности в своей безопасности. Волосы она собирала в пучок, накрывая их сеткой, не позволявшей локонам выбиваться, а иногда еще и добавляла к этому простой без отделки чепец. Ее щеки не знали ни румян, ни мушек.
Правда, никакой корсет не мог скрыть ее пышную грудь, и непокорные локоны никогда не задерживались в плену строгой прически. Румяна могли бы спрятать предательскую краску, то и дело выступавшую у нее на лице, и он подумал – когда он поцелует ее, останется ли след его губ на ее нежной коже? Если он снимет с нее этот нелепый головной убор, хлынет ли, дразня его, каскад золотых волос? Если он сорвет с нее это унылое платье, этот ужасный корсет и коснется ее розовеющей кожи – уступит ли она, станет ли мягкой, нежной, щедрой, сумеет ли заставить его забыть вражду ко всему ее проклятому клану?
Он вздрогнул. Нет. Нет, он никогда не сможет забыть. Он не пережил бы такого предательства.
За долгий путь из Лондона он тщательно обдумал свой план. Кнутом и пряником он подчинит ее своей воле. На это не потребуется много усилий – все это семейство легко поддается на лесть. На глубокие чувства они неспособны, этого им не понять. Он очарует ее своим обаянием, и она растает, как таяли другие Фэрчайлды.
Вся беда в том, что, оказавшись с ней лицом к лицу, он бездарно использовал свое обаяние. Вернее, не использовал его совсем. Вместо этого он ощущал непреодолимую потребность вызвать у нее ответный всплеск желания.
Он знал, что не должен был этого делать. Он нуждался в ее помощи. Но в ней было что-то такое, отчего ему нестерпимо хотелось заставить птицу в силках запеть. Возможно, это была ее манера говорить, тихо, словно она боялась, что ее подслушивают, и медленно, словно она взвешивала каждое слово, прежде чем произнести его. Быть может, это была ее манера двигаться: легко и грациозно, словно опасаясь кого-то обеспокоить или задеть, и в то же время размеренно, словно каждое ее движение было рассчитано и продумано.
Он отпустил, наконец, ее руку и последовал за ней, когда она скользящей походкой стала
Он думал – он надеялся, – что она сделает ему честь, когда в шелку и кружевах предстанет перед своей семьей как его нареченная. Они убедятся, что он выиграл приз. Это имело для него большое значение. Похоже, большее, чем следовало.
– Кстати, где ваш брат? – спросил он. – Я думал, что он явится хотя бы проститься с вами.
Мисс Фэрчайлд улыбнулась, в изгибе губ читалось напряжение и вызов.
– Хэдден собирался встретиться с одной старушкой с Севера. Он говорит, что она может рассказать о видениях на поле битвы при Каллодене, а он очень интересуется… войной.
Она лжет. Нет, она совершенно точно что-то скрывает. Себастьян видел это так же отчетливо, как шрам на своей руке. Но как он мог это доказать? Раздумывая, он огляделся по сторонам. На вершинах гор лежал снег. Да, сильно похолодало! Каждую ночь, пока он здесь, на почве были заморозки. А это и неплохо. По промерзшей дороге будет куда легче ехать. Мысли его бродили Бог знает где, но на самом деле он думал о том, что происходит с Мэри.
Он был уверен, что Мэри нарочно прятала брата. Что-то в ее поведении говорило, что совесть у нее нечиста. Именно ее нечистая совесть подтолкнула ее на быстрые сборы. Как она и обещала, она приготовилась за два дня. Ему не пришлось дожидаться Джиневры Мэри Фэрчайлд.
Он усмехнулся. То ли дело его крестная.
– Себастьян, ты проследил, чтобы весь мой багаж был уложен? – В меховой шубе, подарке какого-то давно забытого русского любовника, леди Валери стояла на лестнице, глядя на него сверху вниз, как на какого-нибудь крестьянина, рожденного для того, чтобы быть у нее на посылках и предупреждать каждую ее прихоть.
И хотя он отнюдь не был крестьянином, служить ей ему приходилось. Она была единственная женщина на свете, которую он уважал и побаивался. Он направлялся сейчас прямо в ад, – который некоторые называли Фэрчайлд-Мэнор, – и делал это, конечно, ради своей страны. Он собирался не допустить политической катастрофы. Но он будет совершать свои подвиги еще и ради леди Валери. Он был слишком многим ей обязан и всегда преданно служил ей.
– Ваш багаж помещается в этих двух дополнительных экипажах, – сказал он, указывая на перегруженные повозки рядом с ее каретой на удобных рессорах. – Саквояж мисс Фэрчайлд – на коленях у горничной из тех, что вы берете с собой, а мои жалкие сундуки водружены на самый верх, открытые всем ветрам.
– Так тому и следует быть, мой милый. – Нахмурившись, она спускалась по лестнице. – Кроме, разумеется, саквояжа Мэри. Это совершенно недопустимо. Ты же понимаешь, что нам придется остановиться на какое-то время в Лондоне, чтобы создать для нее подобающий облик.
– Ну, он-то у нее как раз есть, – возразил лорд Уитфилд. – Что ей нужно, так это добавить к нему кое-какие туалеты.
– Разумеется, именно это я и имела в виду, – спокойно отвечала леди Валери.