Настоящее христианство
Шрифт:
Такое удивительное присутствие вплетено в сюжет многих библейских повествований. Авраам регулярно встречается с Богом. Иаков видит лестницу, соединяющую небо и землю, по которой спускаются и подымаются ангелы. Моисей, увидев неопалимую купину, внезапно понимает, что стоит на священной земле — иными словами, на месте пересечения неба и земли. Затем, когда Моисей выводит израильтян из Египта, Бог идет перед ними в облачном столпе днем и в огненном столпе ночью. Бог является Моисею на горе Синай и дает ему Закон. И затем Бог продолжает — порой как бы неохотно, потому что израильтяне ведут себя крайне недостойно — вести их в Землю обетованную. Значительная часть Книги Исхода посвящена (что нас удивляет, после того как мы прочитали стремительно развертывающееся повествование первой половины книги) описанию переносного
Древние израильтяне, думая о пересечении неба и земли, в первую очередь вспоминали Иерусалимский храм. Когда они только начали жить в Земле обетованной, знаком присутствия Бога для них был «ковчег завета» — деревянный короб, в котором хранились каменные скрижали с заповедями и другие священные предметы. Ковчег находился сначала в священной палатке. Но когда Давид сделал Иерусалим столицей своего царства, политическим центром жизни всего народа, он захотел создать нечто новое (этот замысел осуществил его сын Соломон): построить великий храм, единое святилище для всего народа, место, где Бог Израилев будет обитать во веки веков.
И с момента построения Храма на горе Сион в Иерусалиме Древний Израиль стал видеть в нем то уникальное место, где небо встречается с землей. «Ибо избрал Господь Сион, возжелал его в жилище Себе. «Это покой Мой на веки: здесь вселюсь, ибо Я возжелал его» (Пс 131:13–14). И когда Бог Израилев благословляет свой народ, Он делает это с горы Сион. А когда иудеи находятся далеко от родины, они поворачиваются в сторону Храма во время молитвы. И когда паломники приходили в Иерусалим и направлялись в Храм, чтобы поклониться и принести жертвы Богу, они не думали, что как бы восходят на небо. Они считали, что пришли в то место, где небо и земля соприкасаются и взаимодействуют.
Именно такое понимание взаимодействия неба с землей и того, что Бог может присутствовать на земле, не покидая небес, лежит в основе как иудейского, так и христианского богословия. Многие недоразумения начинаются именно с этого положения. Если вы попытаетесь осмыслить основы христианства, оставаясь в рамках иной картины (скажем, в рамках первого или второго варианта ответов), христианство покажется вам странным, нелепым или даже внутренне противоречивым. Но поместите их в нужный контекст, и они наполнятся смыслом.
Представление о небе и земле как о самостоятельных, но таинственным образом пересекающихся мирах позволяет объяснить некоторые явления в жизни и мышлении древних израильтян и первых христиан, которые иначе могут показаться загадкой. Можно взять, например, веру в сотворение мира в сочетании с мыслью о том, что Бог продолжает действовать на земле.
Для пантеиста Бог и мир — это по сути одно и то же; можно сказать, что мир для него является как бы самовыражением Бога. Деист может верить в то, что наш мир создан Богом или богами, но он думает, что божественное никак не взаимодействует с человеческим. Бог деизма не захотел бы «вмешиваться» в дела тварного мира, это было бы неразумным желанием и путаницей в категориях. Но для древнего иудея или христианина первых веков творение мира было свободным проявлением Божьей могущественной любви. Единый истинный Бог создал мир, отличный от самого Бога, потому что именно так поступает любовь. А после создания мира Бог поддерживает с ним тесные, близкие и динамичные взаимоотношения, хотя Бог не содержится в мире и не содержит его в себе. И говоря о действиях Бога в мире, о действиях, если хотите, неба на земле — а христиане вспоминают о них всякий раз, как читают молитву Отче наш, — мы говорим не о метафизической нелепице и не о «чуде», понимаемом как случайное вмешательство чужеродной («сверхъестественной»?) силы в земные дела, но мы говорим о любящем Творце, действующем в недрах своего творения, которое никогда не оставалось без знаков Его присутствия. При этом мы говорим о таких действиях, которые должны оставлять после себя эхо — отзвуки голоса.
А в частности, этот Бог со всей серьезностью относится к тому факту, что Его любимое творение испортилось, взбунтовалось и страдает от последствий этого. Как мы видели, пантеист не в силах справиться с этим положением. И даже в рамках панентеизма довольно трудно серьезно рассматривать радикальную природу зла, не говоря уже о том, что с этим злом намерен сделать благой Бог. Если мы заговорим о Боге деизма, то в ответ можно только пожать плечами: если мир погружен в хаос, почему это должно беспокоить Бога? Не должны ли мы решать эти наши проблемы сами? Многие распространенные заблуждения христиан коренятся именно здесь, они представляют собой попытку построить христианскую веру на фундаменте деизма. И тогда люди рассказывают историю о далеком и суровом Боге, который внезапно решил помочь людям и послал к ним своего Сына, чтобы тот научил нас убегать из этого мира и жить с Богом, а затем приговорил Сына к жестокой казни, чтобы удовлетворить какие–то весьма загадочные и довольно случайные требования справедливости.
Чтобы лучше понять, почему эта картина неверна, и мыслить именно в том контексте, в котором христианская история обретает свой подлинный смысл, нам надо понять, как истинный Бог, согласно представлениям иудеев и христиан, выполняет свой план по спасению мира. Как же Бог намерен поступить со злом, если речь идет о Боге из третьего варианта ответов?
Ответ на этот вопрос может удивить современного человека — Бог призывает Авраама. Но прежде чем мы перейдем к этому вопросу, нам следует уделить внимание представлениям Древнего Израиля о Боге.
В какой–то момент — хотя историку трудно ответить на вопрос, когда именно это произошло, — Древний Израиль стал называть своего Бога особым именем.
Это имя было настолько особым и настолько священным, что к моменту рождения Иисуса (и вероятно, это началось еще за несколько веков до того) его уже нельзя было произносить вслух. (Правда, существовало одно исключение: раз в год первосвященник произносил его в самом священном помещении Храма — во святая святых.) Поскольку в еврейской письменности используются только согласные, мы даже не можем с уверенностью сказать, как именно оно звучало: мы знаем, что оно писалось как YHWH, и согласно самой правдоподобной гипотезе звучало как «Яхве». Ортодоксальные иудеи и сегодня не произносят Имя, они часто называют Бога просто словом «Имя», HaShem. Они его также и не пишут. А иногда даже общий термин «Бог» они пишут как «Б–г» — по той же самой причине.
Как и подавляющее большинство других имен в древности, слово YHWH имело свой смысл. Вероятно, оно означало: «Я есмь тот, кто Я есмь» или «Я буду тем, кем Я буду». Бога невозможно определить, опираясь на что–то, кроме Него самого. Невозможно сказать, например: существует некая категория «божественного», примером которой, хотя бы и самым высшим, является Бог. И даже нельзя сказать, что все существующее, включая Бога, обладает некими общими свойствами, такими как «бытие» или «существование», а потому Бог — высшее из всего существующего. Лучше сказать иначе: Он есть тот, кто Он есть. Он сам себе категория, а не часть какой–то широкой категории. Вот почему мы не можем вскарабкаться на гору аргументов из нашего мира и добраться до Бога, как не можем взойти по лестнице нравственного совершенствования до некоей ступени, где мы станем достойными Его присутствия.
С именем Бога связана еще одна неясность, с которой нам следует разобраться.
Поскольку личное имя Бога не произносили, древние израильтяне научились это делать, даже читая Писание. Увидев в тексте слово YHWH, они произносили Adonai, что означает «мой Господь». А чтобы об этом не забывать, они иногда добавляли к согласным YHWH гласные слова Adonai. Позднейшие читатели попытались это соединить. Не без натяжек (заменяя некоторые буквы другими, в частности у на j, a w на v) они создали некоторый гибрид — слово «Jehovah» (Иегова). Ни один древний еврей или христианин первых веков не смог бы понять, что это значит.