Настоящее напряженное
Шрифт:
Отчаяние! Горе!
– Возьми меня. Господин! Возьми меня с собой!
– Нет, мой мальчик! Пока нет. Ты должен остаться и наблюдать, мне это нужно. И доносить мне, разумеется. Когда пророчество исполнится до конца, когда ты выполнишь мое поручение, обещаю тебе, ты соединишься со мной. И прекрати хныкать…
Вот это воспоминание точно останется навсегда: пустота после ухода бога и нестерпимая боль от сознания того, что его миссия еще не завершена.
Но позже приходит новое, незнакомое, гнетущее ощущение – богохульственная мысль о том, что покорность его истинному господину, наполнявшая его раньше ни с чем не сравнимыми радостью и гордостью, оставляет теперь неприятный привкус – осознание того, что он предает Освободителя.
29
Исиан Яблочница плохо знала город. Она впервые попала в него всего за месяц до начала войны. Наверное, ей стоило вернуться, пока еще была возможность, – родители писали ей, умоляя ее вернуться, – но о свадьбе уже договорились, и уехать из города выглядело бы теперь ужасной трусостью. Все убеждали ее в том, что Лемод неприступен. А потом висячие мосты через Лемодуотер обрушили, чтобы по ним не могли переправиться захватчики, и было уже поздно. Поэтому она осталась жить в доме у своего дяди, терпеливо ожидая того дня, когда осаду снимут или прорвут и назначат день свадьбы.
Она уже собиралась ложиться спать, когда в ее комнату вошла взволнованная тетя Огфут и объявила, что наступает великое событие – соединение четырех лун и что Исиан непременно должна пойти и посмотреть на это. Такое случается раз в жизни, этого никак нельзя пропустить; она оделась в лучшие меха и вышла в ночь вместе с дядей и тетей и с двоюродным братом Драбмером, вооруженным мечом.
Лучше всего смотреть со стен, объяснил дядя Тимбиц, но об этом не могло быть и речи во время осады. Поэтому они отправились на большую площадь, которая на самом-то деле была и не такой уж большой – даже на взгляд деревенской девчонки-садовницы, – но она оставалась самым большим открытым пространством в городе. На нее выходил дворец – и храм тоже. Похоже, эта же мысль пришла в голову и всем остальным горожанам, так что давка там царила ужасная.
Честно говоря – хотя Исиан уже знала, что честность не всегда уместна, – слияние лун не произвело на нее особого впечатления. Уже раза два или три она видела соединение трех лун, и это мало от них отличалось. Возбуждение же, которое она ощущала, передалось ей подобно заразе от самой толпы. Люди плакали, распевали гимны и возносили хвалу богам, обещавшим этим знамением защитить своих верных и преданных почитателей из Лемода. Исиан подумала еще, а видят ли этот знак осаждающие, и как истолковывают его они. Время, несомненно, покажет, кто из них прав.
Пение стихло, слияние завершилось, и Кирб’л отделился от Трумба. Вскоре после этого показалась и Иш.
Исиан оглянулась по сторонам и поняла, что отбилась от спутников. Ну, нетрудно догадаться, что такие весьма почтенные люди, как ее дядюшка и тетушка, поступят единственно верным образом, а в данном случае единственно верный образ означал посещение неизбежной благодарственной службы в храме. По меньшей мере половина толпы пришла к такому же решению, поэтому давка в храме оказалась еще сильнее, а духота – просто ужасающей. Верховная жрица провела службу быстро, почти непристойно быстро, быстрее даже самого слияния светил. Скоро, хотя и не так скоро, как хотелось бы, Исиан выбралась из храма на блаженно свежий воздух.
Она так и не видела никого из родственников. Впрочем, ее это не особенно беспокоило. Это представлялось ей занятным приключением. Незамужней девице не стоило бы разгуливать по улицам в одиночку, даже в дневное время, хотя не столько ради безопасности, сколько ради приличия – Лемод славился законопослушностью своих граждан. Она пошаталась по площади, пока не рассосалась толпа, выглядывая в ней своих родных. И наконец решила, что они, должно быть, уже ушли домой. Вполне возможно, толпа разъединила и остальных, и каждый из ее родных полагает, что она благополучно осталась с другими.
Она повернулась и тоже направилась домой. Улочки Лемода узки и извилисты, а фонаря у нее с собой не было. До сих пор ей не доводилось выходить в город одной: каждый раз с ней были тетя, или кузен Драбмер, или еще кто-нибудь, к тому же ночью город выглядел совсем другим. Требования приличий не позволяли ей спросить дорогу у встречных. Некоторое время она бесцельно бродила по улицам, а город тем временем становился все тише и тише, улицы – все безлюднее и безлюднее. Горожане укладывались спать. Очень скоро приключение из занятного превратилось в страшное. Ну и дурочка же она! Надо же ей было так заблудиться!
И тут послышались крики. Забили колокола. Забегали люди. Она попыталась понять, что случилось, но вскоре ее захватила общая паника. Огни все не зажигались, только зловещий свет лун. Даже несколько освещенных окон – и те погасли. Она побежала прочь от шума, но каким-то образом тот оказался перед ней. Крики превратились в вопли, послышался лязг металла. Она не могла различить, кто кричит – мужчины или женщины. Один раз она чуть не споткнулась о мертвое тело.
Но потом – о, благодарение богам! – она узнала богатый мраморный фасад. Через пару минут, задыхаясь, она прислонилась к большим воротам мастерской дяди. К ее удивлению, боковая дверь оказалась не заперта, но распахнута настежь. Она отчетливо помнила, как кузен Драбмер, уходя, запирал ее. Она немного поколебалась, уж не означает ли это опасность? Здравый смысл подсказывал, что захватчики свирепствуют на улицах, а не прячутся по темным углам, и все же она боялась входить. Потом из-за угла вывалилась обезумевшая от страха толпа. Исиан прошмыгнула в дверь и захлопнула ее за собой.
В огромной мастерской было темно, как в подвале, но она пробиралась на ощупь. Не набив и дюжины синяков, она добралась до лестницы и прокралась наверх, стараясь производить не больше шума, чем растущий гриб, ступая как можно ближе к стене, чтобы деревянные ступени не скрипнули. В доме царили мрак и тишина, только в гостиной тикали большие часы.
Она прокралась на кухню и вооружилась самым большим и острым ножом, какой только нашла. Потом обошла все комнаты вплоть до чердака. Она не нашла никого, даже на половине прислуги – это объясняло незапертую дверь.
Эта дверь беспокоила ее. Здравый смысл… Ее родители свято верили в здравый смысл и сделали его чуть не основным в ее воспитании. Так вот, здравый смысл советовал ей запереть дверь. Но вдруг тетя или кто-то еще из родных вернутся домой в поисках убежища, как это только что сделала она сама? При мысли об этом ей представились жуткие картины родных, изрубленных на куски на пороге собственного дома. Более того, если джоалийцам удалось-таки взять город, они обязательно пойдут по домам в поисках обороняющихся, в то время как если победили лемодианцы, они точно так же будут прочесывать дома в поисках прячущихся джоалийцев. Взломать дверь не составит труда ни тем, ни другим, а это означает лишний ущерб дядиной собственности. С другой стороны, открытая дверь может вызвать подозрение. В конце концов она спустилась вниз и распахнула ее, оставив такой, какой она была до ее прихода. Потом поднялась наверх и стала искать, где бы лучше спрятаться.