Настоящее напряженное

Дункан Дэйв

Храм отличался от остальных построек куполом и располагался в центре. Пропотевшая рубаха липла к ребрам, когда Дош поднимался по ступеням. Одна дверная створка была распахнута, и он шагнул в прохладный полумрак.

Небольшая молельня – ни скамеек, ни алтаря. Внутри – только изображение бога, освещенное бьющим в прорези на куполе солнцем. Оно изображало одну из ипостасей Юноши – грубое, далекое от совершенства изваяние из мрамора с прожилками. Традиционную наготу частично скрывал длинный свиток, который бог держал вертикально обеими руками.

Дош знал специальный

ритуал, призывающий его господина. Боги всегда выдумывают подобные штуки, чтобы их не беспокоили по ошибке. В данном случае ритуал требовал, чтобы Дош снял всю одежду, для чего он нуждался в уединении. Он стоял на одной ноге, стаскивая башмак, и чуть не упал, когда из тени выплыла высокая фигура. Откуда он… ну да, вон, в углу дверь.

Монах был немолод, но его спина оставалась прямой, а бритые лицо и голова не позволяли точно определить его возраст. Фигура сохранила пропорциональное сложение; должно быть, в молодости он был вполне достоин служить богу красоты. Его желтое облачение светлело в полумраке храма; его сандалии негромко шаркали по каменному полу. Сверкающая цепочка, свисавшая до пояса, позволяла предположить, что это сам настоятель. Он хмурился.

– Ты пришел воздать почести святому Прилису, сын мой?

К счастью, долгими зимними ночами, болтая в постели с Ангуан, Дош научился понимать лемодийский язык, а лемодийский не так уж и отличался от этого жуткого таргианского карканья. Он понял, о чем его спрашивают, хотя, возможно, только приблизительно. Прилис считался богом знаний – вот откуда свиток.

Святой отец явно не одобрял пропотевших насквозь почитателей, являющихся в храм запыхавшимися, в рубахе нараспашку и грязных башмаках. Возможно, он ожидал, что Дош падет на колени и поцелует его цепь, после чего он сможет отослать этого наглеца в пруд вымыться, прежде чем тот явится пред очи бога.

Дош сделал знак Тиона, но левой рукой, скрестив одновременно два пальца правой. Возможно, это был условный сигнал одного из культов Тиона, хотя в само таинство Доша никогда не посвящали. Он даже не помнил, когда и где обучился этому знаку. Возможно, его обучил сам бог. Главное – действовало это безотказно.

Подействовало и сейчас. Старый жрец низко поклонился. Не поднимая головы, он посмотрел на нежданного гостя.

– Я прослежу, чтобы тебя не беспокоили, сын мой, – тихо сказал он и вышел, торопливо шаркая сандалиями по камням. Хлопнув, за ним закрылась входная дверь, и в молельне стало еще темнее. Вот так-то лучше.

Дош разделся, дрожа от сырости и холода. Последовательность поз и жестов, которые ему предстояло воспроизвести, показалась бы любому нормальному человеку дерзким богохульством, тем более в храме, но одной из ипостасей Юноши был, как известно, Кирб’л, Шутник. Дош поклонился изваянию, повернулся спиной, нагнулся…

Какого черта ты здесь делаешь? Он взвизгнул, подскочил и обернулся. В храме никого не было. В ярости он позабыл о своей наготе, ринулся к дверце в углу и распахнул ее. За дверцей открылась маленькая каморка, в которой стоял заваленный книгами стол. Больше

там ничего не было – ни другой мебели, ни другой двери. Значит, голос исходил не отсюда.

Дрожа, он вернулся к статуе и простерся на каменном полу.

Ну? – прогремел тот же утробный голос. – Ты не ответил на мой вопрос.

– Боже, я только исполнял ритуал, которому ты меня обучил.

О! – Теперь уже не осталось ни малейших сомнений в том, что голос исходил от статуи. – Ты хотел сказать, Тион обучил? Дош замялся.

– Но разве ты не святой Тион, Боже?

Бог издал странный звук, напоминавший хихиканье.

Ну, не всегда. Во всяком случае, не сейчас. Что ему от тебя нужно? Откуда у тебя эти шрамы на лице? Расскажи-ка ты мне все с самого начала. Но… Дош исполнял свой ритуал несколько раз, в храмах и маленьких молельнях, и каждый раз на него откликался сам Бог Красоты. Конечно, на этот раз он не завершил ритуала, он едва его начал. Но разве аватары Тиона – не сам Тион? Разве не так говорят жрецы? Тогда почему этот упоминает Бога Красоты как кого-то постороннего?

Впрочем, для расспросов время и место были неподходящие.

– Боже, я следовал за Освободителем, как ты мне…

Да?

– Как ты… мне казалось, ты приказал мне это. Я не помню! – Он начинал паниковать. – Мне нужно было доносить тебе все, что делает Освободитель, разве не так? Тебе нужно было…

Когда это началось? – спросил голос. Теперь он утратил свою устрашающую гулкость и звучал почти мягко. – Ты случайно не выигрывал золотую розу на его… Я хотел сказать – на наших празднествах?

– Да! Да!

В каком году?

– На шестьсот девяносто седьмых празднествах, Боже.

И что случилось потом?

– Я… – Дош застонал. Его била дрожь. Он чувствовал, что вот-вот лишится чувств. – Я не помню! Я стоял на помосте с розой в волосах, раздавая призы победителям. Потом… потом не помню! – На следующий день он отправился в Наг, во дворец, и попросился на службу к принцу Тариону, и его сразу же приняли. Это было почти год назад… Но это же не сходится! – Четыре года? Те празднества были четыре года назад, верно?

Да, четыре года. Ты бы оделся, парень. – Голос бога окончательно лишился божественной мощи и сделался почти задушевным. – Я вижу, ты мерзнешь. Не горюй об утраченных годах. Тебе будет гораздо легче, если ты не будешь их помнить, не сомневаюсь. Рассказывай же. Ты хочешь сказать, что Освободитель здесь, в Таргвейле? Дош подтвердил это, дрожа в мокрой одежде. Три года! Три года его жизни украдены!

Это очень серьезно! Я бы сказал, это опасно! Неужели это Служба послала его сюда, так скоро?