Настоящее напряженное
Шрифт:
Совершенно неожиданно Дош подумал про Д’варда. Тарион совершенно определенно не видел ничего зазорного в том, чтобы использовать высокое положение для удовлетворения личных капризов. Сам Прогъюрг наверняка не стал бы возражать, ибо таргианцы ставят повиновение старшему офицеру превыше всего, но Д’вард не одобрил бы подобного. Дош чувствовал, что не одобрил бы, хотя не знал почему и откуда он это знает. Ладно, он обдумает нравственный аспект ситуации, прежде чем определит Прогьюрга на выполнение специальных поручений.
Святой отец? – прогрохотал бог.
Старик продолжал лежать.
– Да, Боже?
Дошу
Бедный Прогъюрг Улан без чувств грохнулся на пол.
38
Армия разбила бивак на развалинах большой усадьбы. От главного здания остались только дымящиеся руины, но некоторые из вспомогательных построек сохранились. Вместе с каменными оградами они помогали спастись от ледяного ветра, усилившегося к вечеру, и скрывали от неприятеля маленькие походные костры. Красный глаз Эльтианы смотрел с темного неба; понемногу высыпали звезды.
Отряд из Соналби собрался в маленьком дворике. Исиан сразу же нашла Прат’ана и начала пробираться к нему, перешагивая через вытянутые ноги. Нагианцы приняли ее быстрее и лучше, чем джоалийцы. Она была женщиной Д’варда, и если Д’вард решил захватить свою наложницу с собой, запретив делать это всем остальным, – что ж, его право, он вождь, и не их дело вмешиваться. Они лишились бы дара речи, если бы узнали, что Д’вард еще ни разу даже не поцеловал ее. Дош Вестовой об этом догадывался, но Дош вообще был омерзительно проницательным типом.
Соналбийский отряд в особенности считал Освободителя своим, поэтому они одобряли его выбор и теперь приветствовали Исиан веселыми воплями и грубоватыми шутками на своем неразборчивом нагианском диалекте. Во всяком случае, они не относились к ней как к малолетней сестренке, что само по себе уже приятно. Разумеется, когда она сказала, что ищет Д’варда, шутники заорали, что ей не стоит утомлять беднягу, пусть подождет хотя бы до ночи, и тому подобное. Остальные смеялись и согласно кивали. Она успела привыкнуть к этому. За неделю, проведенную в армии, она узнала о мужчинах гораздо больше, чем за всю свою прошлую жизнь, и главное, что она узнала, – это то, что мужчины редко думают о чем-то еще, кроме секса. Их однобокость мышления прямо-таки поражала.
Огромный, плечистый Прат’ан сидел, согнувшись, у одного из костров и жарил что-то, насаженное на палку. Он прикрикнул на шутников, и те угомонились. Потом оскалился в улыбке.
– Полководец уехал на разведку с ребятами из Тойд’лби, госпожа. Они хотели посмотреть, смогут ли они забраться на ту разрушенную башню. Должны скоро вернуться. Побудь с нами. Мы соскучились по женскому голосу. – Остальные закричали что-то в знак согласия.
Исиан немного опасалась такого количества мужчин вокруг себя – странное ощущение, и нельзя сказать, чтобы неприятное. Их внимание льстило. Но она пришла узнать, поможет ли ей Прат’ан освободить Доша, а теперь поняла, что не может просить его об этом на людях. Отношения между нагианцами и джоалийцами были неважными. Она знала, что Д’варда это беспокоит, значит, она не должна делать ничего, чтобы ухудшить положение дел. Прат’ан тоже наверняка знал об этом, так что он может отказаться ввязываться в это дело. Или, напротив, в это ввяжется слишком много народа, и окажется, что из-за нее случился мятеж.
– Право же, Сотник, я не могу остаться с вами. Мне жаль. Может, в другой раз.
Прат’ан согласился, что да, жаль. Мужчины нуждаются в обществе красивых женщин для поддержания духа. Потом он протянул ей импровизированный вертел. Соналбийцам, объяснил он, сегодня повезло – они нашли болотистый пруд, полный жирных ящериц. Их хвосты – большое лакомство, так что она непременно должна отведать вот этот, пока он еще горячий. Он гордо улыбался.
Она взяла палку, стараясь не смотреть на дымящийся обрубок. Она бы не стала есть ящерицу, даже умирая с голода, но сейчас ящерица могла оказаться очень кстати в том, что ей предстояло сделать.
– Очень мило с вашей стороны, – улыбнулась она. – Как вкусно пахнет! Вы не обидитесь, если я возьму это с собой, нет?
– Увы! Ты разбиваешь нам сердца. Куда это ты так торопишься?
– О… – Исиан уже пробиралась через частокол ног обратно к выходу. – Мне нужно помочь одному другу. Надо сделать что-то, пока Д’вард не пришел.
Разумеется, они поняли ее превратно, но от их грубоватого юмора ее не защитили бы никакие слова. Она нырнула в темноту, а в ушах еще звенели двусмысленные пожелания. Ее отец никогда не говорил так. Д’вард никогда не говорил так. Д’вард вообще отличался от всех. Пожалуй, она не возражала бы, если бы он отличался чуть меньше. Она подумала, что он одобрил бы задуманное ею, – она знала, что он ненавидит жестокость так же, как ненавидит ее она. Впрочем, она настолько рассвирепела, что не особенно заботилась, одобрит он ее или нет.
Она обогнула обугленные остатки конюшни, от которых разило гарью, и подошла к нужному ей сараю. Дверь была приоткрыта, и из-за нее пробивался луч света от лампы. Жуткие звуки прекратились. Не обращая внимания на неприятную пустоту в желудке, она ударом ноги распахнула дверь и шагнула внутрь. Сарай оказался больше, чем казалось снаружи, – пустой, если не считать рабочей лавки у одной из стен. Судя по запаху, в сезон стрижки здесь хранили шерсть.
Двое джоалийцев сидели, вытянув ноги, на лавке. Двое других прислонились к стене, слившись со своими тенями. Дош лежал, скорчившись, на полу, связанный по рукам и ногам. Старые шрамы на его лице скрылись под слоем свежей крови и новых порезов; ноги были в синяках и царапинах. Из-под разодранной рубахи виднелись ссадины на ребрах, хорошо заметные на бледной коже.
– Ба! – Один из сидевших на лавке джоалийцев оторвался от облизывания разбитого в кровь кулака. – Принесла нам обед, да?
– Принесла, да не вам! – Исиан даже не оглянулась на него. Она опустилась на колени рядом с Дошем и вытащила нож. Д’вард дал ей его, когда они уходили из Лемода, посоветовав всегда держать под рукой.
– Эй! – крикнул джоалиец. – Что это ты делаешь?
– Он не может есть со связанными руками, Сотник. – Она перерезала веревку, стягивающую запястья пленника. Веревка глубоко врезалась в плоть, и его руки сильно покраснели.
Дош удивленно покосился на нее и закашлялся, когда веревка наконец упала.
Джоалийский командир оторвался от скамейки, и его тяжелые башмаки застучали по камням. Он был огромен, смугл и с крючковатым носом. Его тень на стене росла по мере приближения к фонарю, делаясь все страшнее.
– Кто тебе это позволил? И с каких это пор предателей кормят прежде, чем честных людей?
Каким бы отвратительным ни казался ей кусок мяса на палке, все четверо джоалийцев жадно смотрели на него.