Настоящее прошлое. И снова здравствуйте!
Шрифт:
– Спа-си-бо, Дай-я, Ва-силь-ев-на! – тут же хором выдали полтора десятка детских глоток. Ну вот и узнал, как зовут нянечку. Еще бы с воспитательницей разобраться.
– …а теперь быстренько сдвигаем столики и раскладываем постели. Быстро-быстро-быстро!
В группе поднялись толкотня и суматоха. Я чуть задержался, чтобы не влезать в толпу, образовавшуюся около нянечки, принимавшей грязные тарелки и стаканы из-под компота, и, лишь когда рассосалось, поволок свою посуду на сдачу. Заодно и разобрался в том, что постели здесь оказались маленькими детскими раскладушками, на которые раскатывались такие же маленькие матрасы, внутри которых были закатаны уже застеленные простынки с одеялком и небольшая подушечка. Ну прям кукольная. Впрочем, иного варианта, кроме как раскладушки, и не просматривалось. Если только матрасы прям на пол постелить, как в Америке. На группу приходилась всего одна комната, причем не то чтобы больших размеров. А вот когда мои дети пошли в садик, у них уже таковых было две – спальня и игровая. И санузел. Здесь же туалет был в коридоре.
Я дождался пока все разберут раскладушки, собираясь забрать последнюю, которая, по идее, как раз и должна была оказаться моей. Но с подобными расчетами получился облом. Потому что в шкафу остались аж четыре раскладушки… Впрочем, подойдя вплотную, я разглядел-таки свою. Потому что в нишах над тремя другими сиротливо лежал одинокий скатанный матрас с подушкой без наволочки. И только над одной был виден полный комплект белья.
Установив раскладушку и раскатав матрас, я вышел в коридор и двинулся в сторону туалета. Уже выходя из группы, я бросил взгляд назад. Жиртреста не было видно. Ждет меня в туалете? Отли-ично! Сейчас все и порешаем.
Тиша меня действительно ждал. И не один. Рядом крутилась еще парочка «шакалов». Ну или просто интересующихся.
– Гля, ебя, – мерзко захихикал он, стоило мне только появиться в двери. – Бегун! А-ха-ха-ха-ха… ыхек!
Последний возглас вырвался у него после того, как я молча подошел к нему вплотную и, опустив руку, быстро зажал в кулак все его невеликое хозяйство, сразу же стиснув его изо всех своих слабеньких сил. Жердяй мелко задрожал и тихо завыл.
– Ну? Чево не смеешься-то? – Я угрожающе надвинулся на него. – Ты давай посмейся. И я тогда тебе твои яйца вообще отойву! Ну? Давай смейся! Ы-ы-ы… Ну? Я жду, – прошипел я, дергая его «хозяйство» из стороны в сторону.
– Ы-ы-ы…
– Ну чего ты – давай! А у меня йука уже устала пйосто дейжать. Я уже дейнуть хочу!
– Ы-й-а… – тоненько заверещал «Тиша».
– Чего? Не поняй? – Я покосился по сторонам. Оба зрителя, или прихлебателя, молча стояли рядом и испуганно пялились на меня.
– Ы-й-а боше не бу-у-у-уу…
– Чего не будешь?
– Двазни-и-и-иться.
– Пьяавда? – Я повел руку вверх, заставив жирстреста подняться на цыпочки. А ведь ему, пожалуй, на самом деле очень больно.
– Обеща-а-а-ю… ы-ы-ы… псти-и-и-и…
– Ну смотьи – ты сам сказал. – Я разжал кулак и сделал шаг назад. – Если снова ет откеешь – так легко не отделаешься. Закопаю! – Последнее слово я прорычал и, скорчив максимально свирепую рожицу, резко качнул головой вперед, будто бы собирался ударить его лбом в нос. Жиртрест испуганно отшатнулся и, поскользнувшись, шмякнулся на пол туалета. Все, завершающая точка поставлена. Страх противника отфиксирован. С первой победой в новой жизни тебя, Вома…
Дойдя до группы и забравшись под одеяло, я криво усмехнулся. Да уж – победа. Загнобил четырехлетку. Молодец, блин, – орел прямо… Нет, со стороны все круто. Их было трое. Жиртрест меня тяжелее минимум на четверть, да и явно в местных «паханах» ходил, как ни смешно это звучит для группы детского сада. Но в подобных противостояниях физическая сила или иные силовые ресурсы, как правило, находятся далеко не на первом месте. То есть не то чтобы вообще не важны, но второстепенны. А первостепенно то, насколько сильная у тебя воля и как ты способен противостоять психологическому давлению. И вот здесь я, со своим взрослым сознанием и жизненным опытом почти девяностолетнего мужчины, был против четырехлетнего пацана как танк против «Запорожца». Слишком несопоставимые величины. Так что ничего славного в подобной победе и быть не могло… А с другой стороны – возникшая проблема решена. Как и, возможно, парочка других. Потому что, как я уже давным-давно понял, если спустить возникшую проблему на тормозах, в надежде, что оно само как-нибудь рассосется, то эта нерешенная проблема потом неминуемо начинает порождать новые. Причем не менее, а часто более серьезные и в хрен знает каком количестве… Ладно, проехали. Сейчас, пока все вокруг сопят в одну дырочку, есть время в тишине и спокойствии разобраться с тем, что со мной случилось и что мне дальше делать. Я перевернулся на бок и, рефлекторно сунув руку под щеку, прикрыл глаза…
– Па-адъем! Подъем! – Я сонно блымнул глазами и удивленно огляделся. Вот, блин, – уснул! Похоже, детский организм свое взял… Эх ты – а воспитательница-то новая! А – ну да, вспомнил! Они работают по полдня. С утра одна, после обеда – другая. И наоборот. А эта-то постарше будет…
– Добрый день, дети, – очень рада вас видеть! – Лицо воспитательницы озарилось доброй улыбкой. Похоже, это действительно так. Уж больно искренняя у нее улыбка.
– Доб-рый день, Ве-ра Ев-гень-ев-на! – громко, но вразнобой прокричали дети. Ты смотри, какие тут порядки! Вот совсем ничего этого не помню… В этот момент воспитательница подошла ко мне и, наклонившись, негромко поинтересовалась:
– Ты как, Ромочка, не грустишь больше? Алевтина Александровна мне про тебя рассказала, потому что я за тебя отвечаю, но больше – никому! – Она приложила палец к губам. Опа – вот и имя воспитательницы! Но на подобное нарушение слова нужно отреагировать. Так что я тут же насупился.
– А обещала – совсем никому… – хотя на самом деле все было закономерно. Мне и в голову не пришло ожидать, что никто никому ничего рассказывать не будет. Мне ж ведь на самом деле не четыре года, чтобы на это рассчитывать… Так что ситуация вполне в рамках расчетной. Не удивлюсь, что, когда вечером бабуся придет меня забирать, эта Вера Евгеньевна ей тоже расскажет. Все в пределах правил – взрослые должны знать обо всех девиациях в поведении детей. Ну, чтобы успеть их как-то купировать, если дело зайдет слишком глубоко… К тому же мне это тоже в настоящий момент выгодно. Ведь точно же сегодня вечером буду густо косячить. Не помню ж почти ничего. Где, то есть на каком стуле/кресле/диване люблю сидеть, во что играть, что люблю кушать/пить, то есть стоит ли блюду, приготовленному бабусей на ужин, порадоваться или, скривившись, закапризничать, ну и так далее. А так будет хоть какое-то оправдание – стресс, психологическая травма… Со всех сторон выгода! Но и не отреагировать, получается, нельзя. Ибо это будет психологически недостоверно.
Оставшееся время в детсаду прошло в пределах нормы. Ну почти. Потому что полдник снова вверг меня в ступор. А вы бы как отреагировали, если бы вам в детском саду на полдник подали черную икру?! Да-да, реально! Кусок не очень вкусного белого хлеба, а на нем солидный такой шматок настоящей черной икры. Понимаете, насколько я обалдел? Нет, наш городок относился к системе Минсредмаша и вообще являлся первым советским наукоградом, так что снабжался он намного лучше не только соседних населенных пунктов, но и самого областного центра. Однако черной икры в детском саду я не помнил напрочь. Даже сначала подумал, что искусственная. Но нет – оказалась родимая, настоящая… Я аж четыре порции сожрал. Потому что остальные дети к этому деликатесу отнеслись весьма прохладно. Жиртрест даже пробурчал:
– Опять этот рыбий жир…
Я покосился в сторону нянечки и воспитательницы и, заметив, что они отвлеклись, повернулся к нему и, широко улыбнувшись, сделал жест рукой. Типа «Welcome!». Тиша сначала обалдело вытаращился на меня, явно недоумевая от того, что кому-то может понравиться подобная дрянь, но тут же, воровато оглянувшись, шмякнул перед мной бутерброд. А спустя пару мгновений рядом появилась еще парочка. От двух прихлебателей, все так же отиравшихся поблизости. Причем, похоже, от меня, а не от жиртреста…