Настоящие мужчины хоккея
Шрифт:
– Хочу доверить тебе, Хари, сыграть против ЛТЦ… Как ты на это смотришь? – задал я ему вопрос.
– Буду стараться… – ответил он.
Ответ, как видите, был предельно лаконичным. Но, что было для меня важнее всего, ни в интонациях, ни в поведении Меллупса не заметно было и тени страха перед авторитетным соперником. Он знал силу ЛТЦ, но не робел. И это окончательно убедило меня, что Меллупсу можно доверить место в воротах.
Не буду подробно останавливаться на тех матчах с ЛТЦ, так как о них рассказывалось не раз. Напомню лишь результаты – 6:3, 3:5 и 2:2. И заключу тем, что в этих столь важных для проверки правильности курса нашего молодого
Впрочем, его смелости, стойкости в любой ситуации не грех поучиться и нынешним стражам ворот. Как и умению вселять спокойствие, уверенность партнеров. Харий конечно же переживал перед ответственными матчами, но прятал эти переживания, зная, что его спокойствие успокаивает и игроков команды.
Вратарская техника была доведена у Меллупса до автоматизма. Правда, со стороны следя за тренировками рижан, мы отмечали, что Харий не слишком быстр. Но это – со стороны. В игре же четкость, экономичность в исполнении технических приемов позволяли Меллупсу выигрывать у куда более быстрых нападающих.
О его умении работать даже в официальных встречах следует сказать особо. Пропустив шайбу, он не хватался за голову, не набрасывался с претензиями на защитников, как это делают сейчас иные вратари. Он просто тут же на льду, не стесняясь тысяч зрителей, повторял неудавшийся прием, выясняя для себя, в чем же он ошибся.
К сожалению, Меллупс не дожил до официальных матчей сборной СССР, до первой ее победы в чемпионате мира 1954 года – вместе с другими хоккеистами команды ВВС он погиб 7 января 1950 года в авиакатастрофе. Но вратать Харий Меллупс был и остается образцом для подражания.
…Коротка, очень коротка была жизнь Хария Меллупса. Но право открывать список наших выдающихся хоккеистов он заслужил безоговорочно.
Бесстрашие …
Он поздно пришел в хоккей – ему уже шел двадцатый год. Причем пришел на такое сложное, центральное, я бы сказал, амплуа вратаря.
Пучков Николай Георгиевич. Родился 30 января 1930 г. Заслуженный мастер спорта. Заслуженный тренер СССР. В 1949–1953 гг. играл за ВВС, в 1953–1962 гг. – за ЦСКА, в 1963 г. – за СКА (Ленинград). Чемпион СССР 1951–1953, 1955, 1956, 1958–1961 гг.
Чемпион мира 1954 и 1956 гг. Олимпийский чемпион 1956 г. Чемпион Европы 1954–1956, 1958–1960 гг.
В 1959 г. признан лучшим вратарем чемпионата мира.
В 1963–1973, 1974–1977 гг. – старший тренер ленинградского СКА, бронзового призера чемпионата СССР 1971 г. В сезоне 1971/1972 г. – тренер сборной СССР.
Награжден орденами Трудового Красного Знамени и «Знак Почета».
Навыков, естественно, у Николая не было. Было только огромное желание. И запас прочности в двух важнейших, с моей точки зрения, спортивных качествах: он был разносторонним атлетом и обладал удивительным упорством. Мог бы преуспеть в футболе, в других видах спорта. Но Николай знал, что хоккей в то время нуждался в надежных вратарях. И он решил им стать.
Впрочем, разговор о Николае Пучкове я должен начать с другого человека, с Григория Мкртычана. У Григория была нелегкая роль: мы, тренеры и игроки, экспериментировали на нем, пока не определились, каким же быть настоящему вратарю. И сегодня мне хочется поблагодарить этого доброго, улыбчивого человека, который, оставив лед, не один год руководил нашим видом спорта в России, а сейчас работает в Управлении хоккея Госкомспорта СССР. Хочется поблагодарить за любовь к хоккею, за преданность ему.
На тренировках мы с Григорием все время что-то пробовали, от чего-то отказывались, в чем-то утверждались. А он, подопытный вратарь, как бы успокаивая меня, тренера, говорил: «Раз надо для хоккея – экспериментируйте. Другим, кто придет на смену, будет легче».
Одним из этих «других» и стал Николай Пучков. Он, по сути дела, учился у Мкртычана, но мог уже не повторять его ошибок. Высокая атлетическая готовность – основа всего. Пучков отрабатывал технические навыки долгими часами по нескольку раз в день. Зато какой впечатляющей, артистичной была игра Николая. Он был далек от рисовки, но природная высокая пластичность даже в выполнении сложнейших приемов заставляла зрителя восхищаться. Пучков как-то залихватски в «шпагате» отбивал скользящие шайбы, ловил их в полете рукой. Именно в полете – иной раз он, казалось, парил надо льдом. А бесстрашие и самообладание Николая в «ближнем бою» вызывали восторг на трибунах.
Да, красиво, вдохновенно играл этот вратарь. Так же азартно и умело он и тренировался.
Экипировка вратаря тогда была не той, что теперь. Защитную амуницию в те первые годы каждый комбинировал как мог – «на основе» телогрейки, другого не было. Мне приходилось видеть иных нынешних вратарей, которые капризничали и, щадя себя, старались на тренировке парировать шайбы, пущенные с близкого расстояния. Хотя на них не телогрейка надета, а современная защитная амуниция. Вот бы им у Пучкова поучиться – ведь Николай сам дразнил ребят, требуя от них бросков в упор. А ему не могло быть не больно.
Однажды удар шайбы в лоб – а тогда без масок играли – свалил Николая. Придя в себя, он сказал мне и врачу команды: «Со льда не уйду – еще не все сделано».
Тренировался он ненасытно. Ему было мало командных занятий – Николай требовал дополнительных. И работал он всегда с настроением. Кроме одного случая.
Обычно я готовил два конспекта занятий – для команды и отдельно – для Пучкова. Но как-то второго конспекта у меня с собой не оказалось. И я предложил Николаю повторить упражнения из предыдущей тренировки. В ответ Пучков устроил молчаливую обструкцию – все делал нехотя, небрежно, показывая, что ему ни такой тренер, ни такая тренировка не нужны. Мне этот случай послужил уроком на всю долгую тренерскую жизнь.
Фанатическая преданность хоккею, честолюбие, желание быть первым не имели у Николая предела. Как-то, играя в мороз под сорок – естественно, на открытой площадке – в Новосибирске, он пропустил несколько несложных шайб, а одну, как сейчас помню, после броска с центра поля – по льду. Разбирая матч, я сказал о слабой закаленности нашего вратаря, о том, что не приучил он себя играть в мороз.
Пару недель спустя в Москве на Ленинских горах, где мы, армейцы, жили на сборах, на вечерней прогулке я встретил закутанного (мороз был около 20 градусов) Николая. Постояли, поговорили – а он собеседник был интересный: спорщик. И тут я случайно опустил глаза – смотрю: он босой стоит на снегу.