Настоящий полковник
Шрифт:
Все. Все свободны.
— Но мне кажется, что задачи следствия следует расширить в сторону…
— Не надо расширять, генерал. Нам дай бог с тем, что есть, управиться…
Глава 34
— Товарищ генерал! Разрешите обратиться?
— Что у вас?
— Телефонограмма.
— Какая телефонограмма?
— Странная.
— Что? Не понял вас? О какой телефонограмме вы говорите? Выражайтесь яснее.
— Четыре дня назад на ваше имя получена
— Почему четыре дня? Почему вы не доложили сразу?
— Она была задержана в министерстве.
— Почему она оказалась в министерстве? Если предназначалась мне?
— Не могу знать.
— Где телефонограмма?
— Вот.
Генерал взял лист с распечатанным на нем текстом. «Главное разведывательное управление. Генералу Федорову.
На военном аэродроме Валуево нарушен режим секретности. Аэродром используется гражданскими лицами. Используется в преступных целях».
— Кто принял телефонограмму?
— Старший лейтенант Тарасов.
— Какой Тарасов?
— Начальник теплоузла главного здания Министерства обороны.
— Чего?! Какого узла?
— Теплового узла главного здания…
— Что вы такое говорите? С каких это пор телефонограммы, адресованные генералам ГРУ, принимают в бойлерных?! Вы охренели?
— Никак нет! Телефонограмма принята начальником теплоузла главного здания Минобороны. И передана нам. Для передачи вам.
— Кто передал телефонограмму?
— Там написано. Внизу…
— Полковник в отставке Зубанов… — прочитал генерал вслух. — Какой Зубанов? Какой полко…? Кто?!
— Полковник в отставке Зубанов, — подтвердил принесший телефонограмму офицер.
— А ну, быстро его сюда. Быстро!
— Кого сюда?
— Сантехника вашего! Лейтенанта из бойлерной.
— Из теплового узла? — переспросил офицер.
— Хоть из преисподней! Но через десять минут он должен быть здесь!..
Через сорок пять минут испуганный до полусмерти лейтенант, вытянувшись, стоял перед генералом Федоровым.
— Это вы приняли телефонограмму?
— Так точно!
— Вы знаете, почему этот человек позвонил вам? Именно вам?
— Никак нет!
— Да перестань ты орать! Говори нормально. Ты что, его знал?
— Никак… Нет.
— Но почему тогда он набрал твой телефон?
— Не знаю.
— Странно. Зачем ему, обращаясь ко мне, звонить в тепловой узел?
Генерал на минуту замолчал. Потом вдруг подошел к телефону и набрал номер. Очень короткий номер.
— Дайте мне, пожалуйста, номер телефона приемной Министерства обороны.
Генерал быстро написал на листе бумаги цифры.
— Спасибо.
Повернулся к лейтенанту. Развернул в его сторону лист.
— Твой номер?
— Мой, — удивился лейтенант. — А откуда…
— Оттуда, что твоя бойлерная стала приемной. А ты министром
— Больше ничего. Только передал телефонограмму.
— Ты погоди. Ты мне точно все вспомни! До слова! Что он сказал, что ты ответил. Что подумал. Давай, давай, лейтенант! С самого начала давай.
— Он позвонил. Спросил Министерство обороны. Приемную. Я сказал, что это не приемная. Но министерство. Тогда он попросил принять телефонограмму.
— Кому принять?
— Мне принять. Для вас.
— Как же для меня? Если ты не знаешь, кто я и где меня искать?
— Он сказал — отдай телефонограмму в приемную или любому офицеру военной разведки.
— Ну вот видишь! Что еще?
— Все. Продиктовал телефонограмму. Спросил, кто принял. Сказал, кто передал.
— Как сказал? Как назвал себя?
— Обычно. Полковник в отставке Зубанов. И еще какие-то буквы добавил.
— Какие?
— Кажется, 3 и еще какую-то.
— Может, К?
— Да. К.
— ЗК?
— Кажется, да.
— ЗК, лейтенант, это не просто буквы. Это очень важные буквы. Это всем буквам буквы! Что еще?
— Теперь точно все.
— Он долго разговаривал?
— Нет. Он торопился.
— Почему ты решил, что он торопился?
— Он очень быстро говорил. И в конце сказал, что ему некогда.
— Почему некогда?
— Не знаю. Он не объяснил…
— Тогда давай снова — что он сказал вначале. Что потом. Что в середине. Только так, чтобы слово в слово! Чтобы ни одной запятой не пропустить!..
Глава 35
Полковник в отставке Зубанов лежал на нарах и думал. Думал о свободе. О том, что как хорошо сесть утром за стол на кухне, отрезать кусок от булки, намазать его тонким слоем масла и толстым джема. А потом… Потом снова отрезать и намазать. И снова отрезать и намазать. И снова…
Потом думал, как хорошо пройтись по бульвару. Просто пройтись, вдыхая запах улицы, слыша чириканье воробьев, шорох шагов прохожих и лязг проезжающего мимо трамвая.
Потом…
Никогда за всю свою жизнь полковник не думал просто о жизни. Думал о службе, карьере, наградах, выговорах, выполнении задания, отдыхе. В общем, о чем угодно, кроме самой жизни.
Теперь, когда служба, карьера, выговоры, деньги и прочая мишура перестали что-либо значить, он стал думать о том, о чем следовало думать. Просто о жизни. И о свободе. Без которой жизнь — не в жизнь.
Камеры милицейских КПЗ и следственных изоляторов, в которых содержался полковник, располагали к размышлениям.
За дверью лязгнуло. С грохотом открылось окно.
— На помывку! Готовься!
Ну да, верно, сегодня же банный день! Сегодня зеки имеют возможность вкусить кусочек той, прошлой, свободной, жизни.