Насты
Шрифт:
А вдоль стен на столиках под стеклом редкие книги, рассыпающиеся от старости, пара из них открыта на середине, там древние буквы и картинки киноварью, совсем какая-то дикая старина, на хрен это все хранить, в углу чучело древнего витязя в полный рост в кольчуге, коническом шлеме с бармицей, в левой руке щит, в правой меч, на поясе ножи, штаны кожаные, сапоги на двойной подошве…
Со второго этажа быстро спустился, почти сбежал человек чеховского сложения и облика, сказал торопливо:
– Анатолий? Я Степан Гацура, помощник Дудикова. Позвольте, проведу к нему, он сейчас ведет переговоры по скайпу, просил извиниться, что не может встретить лично…
– Да пустяки, – сказал я, сразу почему-то ощутив себя как дома. – Подожду, это мелочи… Как у вас
Гацура развел руками, сказал почти застенчиво:
– Ничего не могу с собой поделать, Дудиков и меня заразил любовью к России. Он просто обожает страну, которая сумела дать миру таких титанов силы духа!.. Я уж молчу про ваших великих ученых…
– Менделеев? – спросил я, исчерпав запас своих знаний в этой области ровно наполовину.
Он улыбнулся:
– Да… но и современные творят цивилизацию! Не только ваши Сергей Брин или Константин Новоселов, но и тысячи-тысячи лучших умов планеты, прибывшие из России, что сейчас трудятся в Штатах в самых лучших научных центрах и каждый день открывают что-то невероятное… Сюда проходите… Не споткнитесь, все никак коврик не приладим… Выбирайте кресло, вот это мягче, а это слегка прохудилось, все никак не соберемся перетянуть… Мария! Мария, поди сюда!
Появилась миловидная и какая-то очень домашняя уютная девушка, улыбнулась мне.
– Чаю, кофе?
Гацура посмотрел на меня.
– Что предпочитаете?
– Кофе, – ответил я.
– Слабый, крепкий?
– Strong.
Мария не стала спрашивать насчет сахара и сливок, с русскими же имеет дело, удалилась, а через минуту снова вошла уже с подносом, где кроме двух чашек с парующим горячим кофе еще и горка сахарного печенья на блюде, кусочки сахара и конфеты.
Чашки одна большая, другая совсем крохотная, большую поставила передо мной, малую перед Гацурой. То ли потому, что ему приходится пить с каждым гостем, то ли потому, что уже знают мои вкусы. Или просто учитывают, что русские ни в чем не знают меры.
Я взял чашку, простая и без фокусов, печенье тоже обычное, из рядового магазина. Вообще ощущение, что пришел в гости в семью старых русских интеллигентов, где так трогательно дорожат стариной и придерживаются каких-то уже забытых правил, даже неловко, что им Россия ближе, чем мне.
– Хорошо у вас, – сказал я откровенно, – хотя и непривычно.
– Ожидали чего-то иное?
– Да…
На лестнице вверху послышались торопливые шаги, я поднял голову, это спускается Дудиков.
Он издали виновато развел руками.
– Прошу простить, работа есть работа.
Гацура поднялся.
– Я пойду?
– Идите, – разрешил Дудиков и добавил с шутливой строгостью: – Но если снова тут же нырнете на порносайты, я у вас вычту треть жалованья!
Гацура ухватился за голову и помчался вверх по лестнице, как шуганутый кот, а Дудиков подошел ближе, я встал, мы обменялись рукопожатием.
Он кивком пригласил меня сесть и заканчивать с кофе, сам опустился на место Гацуры.
– Удивляетесь? – спросил он словоохотливо. – Но мне так хотелось отыскать в своей родне русские корни! И когда я узнал, что у моего прадедушки, здоровенного такого гиганта, я его просто обожал, фамилия Малкин, я так радовался, думал, что русский, но, увы, оказалось, что это ирландская фамилия, просто созвучие… Впрочем, еще в универе у меня были двое русских друзей, один из Санкт-Петербурга, только не вашего, а нашего, в Штатах есть два Санкт-Петербурга и пять или шесть городков с названием «Москва», названных переселенцами из России…
– А второй откуда? – спросил я вежливо.
– Из Перми, – ответил он. – Хотел вернуться и стать в родном городе мэром, но, по-моему, женился и остался где-то в Лос-Анджелесе.
– Уютно у вас, – сказал я.
Он заулыбался, очень довольный.
– Я вообще человек очень домашний и обожаю уют.
– Однако, – проговорил я с настороженностью, – вы даете деньги организации, что выступает против системы?
Он кивнул, ответил очень мягко и осторожно:
– Ваши богатейшие фабриканты, вроде Саввы Морозова, давали огромные деньги большевикам на забастовки, стачки и приобретения оружия… вы это помните из школьного курса истории. Они выступали, как можно сказать, против системы… на самом же деле просто хотели большей справедливости в обществе, как вот вы. Но понимали, что для этого нужно было сперва сломать хребет царизму…
Я пробормотал:
– Да, у нас царизм еще тот…
– Вас, конечно, интересуют наши цели, – сказал он мягко и как-то виновато, – обязательно должно возникнуть подозрение, а не вредите ли таким образом России…
– Все верно, – ответил я. – Так как с этим?
Он покачал головой:
– Как Савва Морозов не хотел нанести вред России, как и большевики, что приняли Россию с деревянным плугом, но сделали ее атомной сверхдержавой и первыми запустили человека в космос… так и мы вовсе не хотим нанести вред. Просто от демократической России не будет исходить угроз, вот что нам самое важное!.. Нам нужна цветущая и богатая Россия! Тогда вы сможете больше покупать у нас товаров, а мы сможем их больше производить… разве это не выгодно нам обоим?
– Ну…
– Ломайте систему!.. – сказал он мягко, но с настойчивостью. – Вы, конечно, не добьетесь всех своих целей, но чего-то да добьетесь, и благодаря вашим усилиям страна станет свободнее и демократичнее. Это выгодно всему миру, так как демократические страны друг с другом не воюют, это аксиома. В США и в Европе можно будет резко уменьшить расходы на вооружение, а то и вовсе отменить, направив на благосостояние…
– Хорошо бы, – сказал я, чувствуя, что надо что-то брякнуть.
– Вас, наверное, заинтересовало, почему мы обратили внимание именно на вас? – спросил он. – Именно молодежь всегда требует перемен. Только у молодежи, как сказал ваш великий Пушкин, он, кстати, и наш, гении принадлежат всему миру, «пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!» У молодежи еще чисты сердца и незапятнанные души, есть идеалы, стремления, жажда всеобщей справедливости. Ваш вождь, Емельян Пугачев, что поднял народ на борьбу за справедливое устройство общества, был казнен московскими сатрапами в двадцать один год, вожак восстания декабристов Павел Пестель – в тридцать два года, Кондратий Рылеев – в тридцать, Петр Каховский – в двадцать восемь лет, Муравьев-Апостол – в двадцать девять, Бестужев-Рюмин – в двадцать четыре года, Че Гевара – в двадцать восемь лет…
Он взглянул на мое несколько напряженное лицо, усмехнулся и сказал совсем другим голосом:
– Но немало и таких, кто бунт сумели превратить в революцию, а с ее помощью пришли к власти и дожили до самого преклонного возраста. Ну, достаточно назвать Фиделя Кастро, Каддафи, Насера… их было много! Так что не стоит смотреть так уж трагически. В любом случае, достигнете вы цели или нет, но Россия станет демократичнее и прозрачнее для всего мира. Сейчас не сталинское время, тогда бы нас всех сразу в ГПУ, где на следующий день расстреляли бы в казематах Лубянки. Сейчас мы работаем фактически открыто. Самое смешное и невероятное для нынешних чекистов, что мы в самом деле продвигаем свободы в России, открытость и прозрачность!.. Это вынуждены нехотя и сквозь зубы признать и власти в Кремле. Потому мы уже непобедимы, а с каждым днем будем вмешиваться в дела России все больше и больше. А как бы вы поступили, если бы увидели пожар в доме соседа?
Я ухмыльнулся:
– Начал бы снимать видео для ютюба.
Он кивнул, взгляд остался серьезным.
– Я бы тоже, наверное… но я на службе, а здесь выполняю свои обязанности насчет того, чтобы сеять разумное, доброе, вечное. Вы же сами понимаете, что мы уже быстро и даже стремительно сливаемся в один народ, одну нацию, одно человечество!.. Но для этого нужно дестабилизировать нынешнюю систему авторитарной власти. Лидер в Кремле чересчур силен, пользуется громадным авторитетом, как у простого населения, так и у бизнесменов, а так быть не должно, это недемократично.