Настя как ненастье
Шрифт:
Иннокентий хотел заручиться поддержкой у дяди Сережи, но тому будто плевать на племянницу. Махнул рукой — тебя, мол, не касается. Отстегивай бабло каждый месяц, а они, как хотят, пусть так и живут. Они не живут! Это этот козел жил, как хотел, а Лида под него стелилась, только б не ушел насовсем… Дура! Куда он свалит от легких денег?! Теперь Иннокентий пересылал сестре минимальные суммы, чтобы лишь на еду хватало. За квартиру платил сам, как и за прочие крупные покупки. Он, впрочем, их и делал. И мог бы уже стать экспертом по детским игрушкам. Впрочем, эксперт у него имелся —
Стоять в стороне? Дядя Сережа скажет тоже! Он что, не брат? Пусть и младший, но у этой курицы мозгов стало меньше, чем в первом классе! Этот мудак второго ребенка ей специально заделал, чтобы развода не было, но Иннокентий решил твердо стоять на своем: такая семья сестре не нужна! Может, еще сумеет убедить сделать аборт? Ведь не поздно ещё, не поздно!
Он тряхнул айфоном так, точно это была голова сестры — если бы в ней так же легко можно было поставить пазлы на положенные места, как вызвать приложение «Такси». Если бы…
3 Сестра есть сестра
Иннокентий позвонил Монике из такси. Заготовил кучу извинений. Алиби честное. Он действительно предпочел бы сейчас видеть рядом любовницу, а не сестру. И детский театр с четырёхлеткой уж точно не входил в его воскресные планы даже в страшном сне. Но извиниться он успел лишь один раз.
— Я все понимаю, — перебила его Моника.
И она действительно все понимала. Все и всегда. Поэтому они были вместе целых два года. С половиной. Или вообще почти три. Как раз со смерти отца. Эта женщина вытащила его из страшной депрессии. И он благодарен ей по гроб жизни.
— Надеюсь, буду не поздно. Не ужинай без меня, ладно?
Она, наверное, там, в кресле, кивнула, а здесь, в трубку, отрезала «хорошо» и выключила телефон. Обиделась. Да и он тоже — только на сестру. Умеет Лидка все испортить!
Подъезд обшарпанный, а, кажется, еще вчера красили. Почему отец выделил дочери именно эту квартиру, старую, еще бабушкину, а очень просто: он дал зятю место в семейной фирме и возможность заработать на нечто большее самому. Зять же предпочел спустить все заработанное в казино и на шлюх. Его выбор. Жаль, не спустил свою сперму в унитаз. Такие не должны размножаться!
— Дядя Кеша!
Иннокентий только успел сунуть ключи в карман, как попал в плен маленьких ручек.
— Тимка, придушишь, черт такой! Где мать?
Тимофей ткнул пальцем в непонятном направлении. В квартире три комнаты, не ошибешься: через большую комнату в спальню. Так и есть, лежит на кровати, умирает… Пуговица на джинсах расстегнута, а живота не найти даже под лупой!
— Тимоша, покажи дяде, что погреть…
Умирающий лебедь, прямо.
— Сам найду.
Все еще с племяшкой на руках, Иннокентий вернулся на кухню, залез в холодильник, достал макароны, погрел, посыпал сыром и поставил на стол.
— Ешь давай.
А сам бы с удовольствием покурил. Но тут нельзя, на улице тоже будет нельзя… Пора бросить полностью… Но что тогда, начинать пить? Или чего похуже… Все вокруг уверены, что у него железные нервы. Вернее, что ему все по барабану… Жизнь хороша и жить хорошо, а работа сама собой работается. Сестра уж точно так думает, а мать и подавно. Временами, кажется, сам дядя Серёжа придерживается того же мнения. Особенно, когда предлагает съездить туда, проверить то и поговорить с этим… Никто не жалеет его, кроме Моники. А он не жалеет её. Даже в воскресенье!
Тимофей что-то сказал, но Иннокентий не расслышал, зато увидел пустую тарелку.
— Поел? Неси тарелку в раковину. Будь мужиком, — добавил тут же, когда мальчишка хотел улизнуть из кухни. — Мать пожалей!
Тимофей вернулся и, донеся тарелку от стола в целости и сохранности, бросил ее в раковину со всего своего маленького роста, встав на цыпочки. Тарелка, конечно, вдребезги.
— Я сам! — ринулся Иннокентий к племяннику.
Хотя что теперь сам? Только бросить осколки в помойное ведро.
— У тебя совсем с головой плохо? Он же маленький…
Лида стояла в дверях кухни: прилетела на шум или ребёнок успел донести, что его насильно приучают к самостоятельности?
— Понял уже, не дурак.
Ну, добавь, добавь, сестричка, что дурак. Добавь…
Но сестра не совсем дура, сейчас не скажет. Сейчас он ей нужен. Без него сыночек не пойдет в театр. Потом уже выдаст полным списком. Может, даже нынешним вечером. Никита у нее золотой, это брат — козел. Ну так и есть, а что?
— Ты чего небритый?
На замечание сестры Иннокентий машинально потер подбородок: колется.
— Бритва в машине. А я на такси.
Пришлось рассказать и про перстень, чтобы объяснить свою безлошадность.
— Большой лось, а такой глупый, — выдала Лида голосом взрослой, умудренной опытом женщины и повела ребёнка одеваться.
Иннокентий остался в прихожей. Глупый… Станешь тут глупым! В той аварии он выжил чудом. Как говорят: водитель не справился с управлением. Отец был на взводе из-за Никиты… Машина, вылетела на встречку, превратилась в груду металлолома. Кусок железа прошёл мимо глаза сына и застрял в щеке. Зашивали долго. Шрам во всю скулу уже не так заметен, как еще даже год назад, но бороду не отрастить. Растёт теперь на изуродованной щеке как-то куце.
— Дать бритву? — спросила Лида, возникнув в дверном проеме.
— Нет. Из его вещей мне ничего не надо.
Сестра сжала губы. Брат наоборот растянулся свои в улыбке, понимая, что на его счет все записывают. Он тоже многое мог записать на счет ее Никиты — начиная со смерти их отца.
— Ширинку застегни, — Иннокентий из последних сил пытался улыбаться. — Штаны потеряешь.
Лида еще больше надулась. Осунувшаяся, бледная, с полопавшимися в глазах сосудиками. Он не удивится, если муженёк дерёт сейчас другую бабу, а не работает — в воскресенье. Не верит он, что Никита изменился и хранит жене верность. Не верит. И все тут! Лучше быстрее свалить из квартиры, где в воздухе витает ненавистный запах мужского лосьона после бритья.