Настя как ненастье
Шрифт:
— Покатаемся по каналам на кораблике? — спросила Настя, жутко моргая влажными ресницами.
— А я думал, поедем за краской и новыми шторами, разве нет?
— Как скажешь…
— Я скажу спокойной ночи и спи, моя радость, усни… И я не шучу. Быстро спать.
Кеша развернул Настю лицом к окну, но оставил свою руку у нее под грудью.
— Если тяжело, скажи.
Настя мотнула головой, и волосы прошлись по носу, которым Кеша в них уткнулся. Тяжело? Ей никогда еще не было так легко. Возможно, она сумеет научиться дышать
8 "Кто у нас ханжа?"
Настя проснулась первой — руки на плече уже не было, но Кеша спал носом на ее подушке и сейчас, когда она чуть подвинулась, зашевелился, но не проснулся. Который час? Шторы слишком плотные, чтобы пропускать солнечный свет, а воздух уже сделался почти прозрачным. Поставил ли Кеша будильник? Конечно, он ведь очень аккуратный — и в ужасном хаосе на кровати виновата только она.
Минута, две, пять… А, может, и полчаса прошли в тревожном ожидании звонка будильника, но телефон молчал и его вообще нигде не было видно. Кеша спал, и Настя слышала каждый его вздох, радуясь, что проснулась первой, потому что не имела понятия, как спит — а что если она храпит или ворочается или, не дай бог, дерется? А он такой — никогда не скажет ей правды. Даже о том, что ему сейчас снится и почему он улыбается. А если и захочет сказать, то вспомнит ли? Вот она ничего не помнит, совершенно… Может, конечно, ничего и не снилось? Может, ей было слишком хорошо наяву и потому не осталось, о чем помечтать во сне. Если только о будильнике. Но где он…
И вот, не выдержав, Настя соскользнула с кровати и заглянула за штору. На улице почти никого. Хотя чему удивляться в Питере да еще в субботу? Даже собаки ждут, когда из-за тучек появится хоть немного солнца.
— Настя, можно мне сказать глупость?
Она резко обернулась, но не выпустила штору из рук.
— Я все равно скажу, даже если не разрешишь, — Кеша приподнялся на локте и потерял одеяло. — Когда ты подглядывала за мной в ванной…
— Я не подглядывала! — вырвалось у Насти, и она вспыхнула.
— Подглядывала, — кивнул Кеша с еще большей улыбкой. — И если станешь делать это часто, то у меня все лицо будет в шрамах. Я и так толком бриться не умею.
— Не буду…
Настино лицо пылало холодным питерским солнцем, а по спине гулял противный ветерок.
— Я тогда подумал, что в дверной коробке ты точно в раме. И мне безумно понравилась эта картина.
Настя наконец отпустила штору.
— Хочешь, я спрошу у ребят, если у кого-то осталось что-то с моих постановок?
— С чего? — искренне не понял Кеша.
— Я позирую иногда. Ню.
— Зачем? — улыбка сползла с лица Кеши.
— Как зачем? — пожала плечами Настя и сделала шаг к кровати. — Это часть учебного процесса — рисовать обнаженку.
— Ты зачем позировала?
Это походило на допрос, и Настя пожалела, что открыла Кеше свой секрет.
— По глупости, — прошептала она, пытаясь прикрыть лживым флером голую правду. — Модель не пришла. Препод спросил, кто готов ее заменить? Желающих не нашлось. У нас все маленькие и скромные.
— А ты, выходит, взрослая и не скромная?
Он уже смотрел исподлобья, и Настя окончательно окоченела под его тяжелым ледяным взглядом.
— Нет, я просто знаю, что искусство требует жертв. Это очень трудно стоять в одной позе по двадцать минут, а то и дольше. Вот я и решила себя проверить, а оказалось, что это длительная постановка, на несколько занятий и уже нельзя было отвертеться. Люди стараются, рисуют… А тут ты такая — типа, устала, больше не хочу.
— А ты? Ты же сама не рисовала все это время.
— А я зачёт автоматом получила, — попыталась улыбнуться Настя, но губы одеревенели. — И, кстати, стала иначе смотреть на моделей. Та девушка была лучше меня: она себя дарила, а я… так…
— Продала за автомат? — попытался пошутить Кеша. Насте хотелось надеяться, что это была шутка.
— Нет, я красовалась. Говорят, даже не покраснела ни разу. Хотя мне было ужасно страшно. Не стоять голой, а то, что я поменяю позу и испорчу людям работу. Хотя потом было интересно посмотреть на результат.
— И стать знаменитостью?
Настя не поняла, что это было: вопрос или утверждение.
— Какая знаменитость? Что мы, голых не видели? А так каждый из нас когда-нибудь да позировал, пусть и в одежде. И вообще, ты что, ханжа?
— Я? — Кеша откинулся на подушку. — Я просто теперь понял, почему ты не бросилась одеваться, когда я вошел в офис. Сила привычки?
— У нас обычно висит табличка «Обнаженная модель. Не входить!» и с восклицательным знаком.
— Такой таблички не было, а модель была…
— Что ты хочешь сказать?
— Чтобы ты никогда больше не позировала, даже если тебе будут грозить отчислением, — проговорил он без какого-либо намека на смех в голосе.
Насте сделалось совсем холодно.
— Значит, ты ханжа, — проговорила она, силясь не прикусить язык. Мозг требовал замолчать. Но разве она могла остановиться? — А как же религиозные картины? Хотя там всего два сюжета, допускающих обнажение: «Вирсавия за туалетом» да «Сусанна и старцы», но голая баба имеется, и рисовали ее с живой модели!
— Пусть я буду ханжа, если тебе от этого легче…
— Мне от этого не легче! — Настин голос дрогнул. — Ты вот сейчас что обо мне подумал? Все художники пьют и спят с натурщицами, так?
— Настя, я ничего не подумал! — Кеша приподнялся и сумел дотянуться до ее руки, чтобы усадить на кровать и обнять. — Но другие действительно могут подумать…
— Твоя мама или сестра, да?
— А ты своей сказала, что разделась перед всем классом?
Настя мотнула головой, и почувствовала на щеке Кешины губы.