Настя
Шрифт:
Сталин взялся меня подбросить почти до хаты, но с условием, что я ему ещё про последствия атомного взрыва расскажу. В машине мне стало известно от рассказывающего мне в ухо генерала, что моё предыдущее вбрасывание «сна» не осталось незамеченным. К Василию Иосифовичу, после озвучивания проблемы ядерной опасности в Генштабе, приходил генерал-химик Чухнов и пытал про «случайно» найденную при переезде в штабе ВВС «большую записку нашего загранразведчика», которую куда-то «потеряли» в суете, как не нужную. А Василий Иосифович вот кое-что вспомнил ему из моего сна… Чухнов требовал новых подробностей и, обещал не упоминать про утерю документа в Генштабе…
В кабинете Сталина,
Генерал, сделав радио погромче, прочитал и, крякнув, почесал затылок:
— Как же мне такое то своими словами рассказывать? Ладно, придумаю что-нибудь… Вот Шолохов, помнишь такого? Фотки с авиа почтой прислал и отчёт. На смотри… Корейские танкисты, наши лётчики в Пхеньяне, после бомбёжки…
Пьём чай и я слушаю про деяния танкиста Шолохова из нашей штабной группы. Он в Корее на одной из прифронтовых дорог сумел сделать противотанковый огневой мешок. Ночью на холмы у дороги вкопали два десятка Т-34-85, а на вершинах расположили пулемётные точки. Всё хорошенько замаскировали. И, после обычного авианалёта со сжиганием бойцов КНДР в напалмовом огне, северные с линии фронта дали стрекача в тыл. За ними в погоню была послана мобильная группа, усиленная сводным танковым батальоном. Наши танки в упор саданули так, что их «Чаффи» разлетались по округе, а «Шерманы» не разлетались, но горели тоже хорошо. Почти тридцать штук перещёлкали. Макартур командира разведбатальона говорят под суд отдал… Может и слухи… А Северные совсем выдохлись. Шолохов докладывает, что половина из 250 танков начавших наступление — безвозвратно потеряны в боях и от авианалётов. А среди оставшихся половина требует ремонта и используется как неподвижная огневая точка.
— Видел таблицу… — хмыкает «родной отец» клуба, отложив «Советский спорт», — Ты Жаров и правда такой дурак? Ну, зачем тебе Горький? Заваруха в Корее закончится и я тебе с как её… с Настей комнату отдельную пробью, старлея и премию, как обещал. Хочешь тренировать по-новому? Да бери наших дублёров и гоняй как сидоровых коз… И в футболе и в хоккее. Что? Слово дал? Слово офицера? Ну, ладно… Езжай. Приползёшь ко мне назад… Думаешь прогоню? А вот и нет. Я Боброва года три уговаривал… А ты, как я понимаю, одного с ним поля ягода… Ну, всё давай. Мне работать нужно…
Сидим в комнате у девушек. «Курящую» взял на себя Амосов, Васечке досталась «некурящая», а мне досталась «пьющая». Подруга набралась ещё до нашего прихода и на мои поползновения никак не реагировала, хладнокровно позволив мне как бы случайно положить свою ладонь на её острое колено. И вся то она из себя была острая. Худющая, что впрочем не показатель, она очень едко-матерно реагировала на реплики Амосова и особенно Колобка, вгоняя в краску всех присутствующих. Она сходу повесила на нас ярлык ё…рей, чем повергла практически целомудренного Васечку в ступор. Мы с Амосовым на эти закидоны никак не прореагировали, но стали держать ухо востро. Подругу звали Маша Плэнглин. Заморскую фамилию она получила от папаши-американца приехавшего с архитектором Каном строить гиганты первой пятилетки. Привыкнув к угрюмо-набыченному лицу Маши, я пригласил её на танец под заунывный блюз. Она стиснув зубы стерпела путешествие моих рук по своим небольшим выпуклостям. Похоже ей даже нравится моя наглость.
— Я знаете ли рассказ написала. Детектив. Там главный герой такой же… Берёт не спрашивая, и гнёт всё под себя. — Посмотрев на мою руку на своей груди, писательница продолжила, — В конце концов этот мэн попадает в переделку и вынужден просить о помощи изнасилованную им же девушку. Та соглашается помочь если он переспит с её братом-шизофреником. У брата встаёт только на парней. Между честью и жизнью крутой мэн выбирает жизнь…
— У нас такое не напечатают. Вам, Машенька, (сжимаю грудь ладонью) нужно в США. Там такие рассказы на ура пойдут.
— Я вообще-то тоже парней не очень… А ты вот прям как-то… Ну, всё. Выгоняют нас. Мы третьи на очереди. Я не дотерплю. Пошли в лифт. Я один трюк знаю.
Смотрю на эту взъерошенную девушку и вижу как с неё спадает вся её алкогольно-матерная броня….
Заходим в вызванный лифт. Чуть опускаемся вниз и она нажимает кнопку «Стоп». Стопорит отжим, втыкая спичку.
— Ну ты как? Готов? (трогает меня) Готов!
Снимает с себя всё и становится на четвереньки.
— Давай по-быстрому, — говорит придумщица, озорно повернув голову.
По-быстрому не получилось. Сменили пару позиций пока она захрипела.
— Только не в меня, — забилась она в судорогах, позабыв про «изделие номер 2».
Когда Маша одевалась в лифте, под крики орущих сверху и снизу жильцов многоэтажки, то странно посмотрела на меня и спросила:
— А может я не лесбиянка?
6 июня 1950 года.
Оживший после вчерашнего Васечка, закончив повествование про подвиги «некурящей», перекинулся на «пьющую».
— Она в детстве в Нью-Йорке жила, пока родители не развелись. Подругам рассказывала, что мать не хотела её рожать и выпила скипидар, мол поэтому она такая тронутая… А ещё ей нравится наблюдать за психами и как горят дома… Ну, точно, чокнутая. Как только в МГУ то попала, да ещё в лучшие студентки. Говорят по-английски лучше преподавателя чешет… Не, Настя по-любому лучше, хоть и тоже с прибабахом по поводу объединения Кореи. Но, хоть красивая, а эта…
Так… Запасная переводчица на Фестиваль молодёжи и студентов у меня есть…
Четвёртый день подряд идёт дождь, оставляя на тротуарах здоровенные лужи. Булыжная мостовая Москвы после войны только на центральных улицах поменяла свой прикид на асфальтовый. Вода под булыжник уходила лучше, но у стадиона «Динамо» кругом был асфальт, поэтому люди, кучкуясь на сухих участках, гнутыми назонтичными колбасками двигались в сторону стадиона.
— Похоже на «Спартак» тысяч сорок придёт. «Наших» то в дождь с гулькин нос будет, — замечает, перепрыгнувший через лужу, Амосов.