Наталия Гончарова
Шрифт:
Пушкин — родителям (3 мая 1830):
«Могу вам сказать лишь то, что вы уже знаете: что все улажено, что я счастливейший из людей и что я всей душой люблю вас».
«Ожидание решительного ответа было самым болезненным чувством жизни моей…
Я женюсь, т. е. я жертвую независимостию, моею беспечной, прихотливой независимостию, моими роскошными привычками, странствиями без цели, уединением, непостоянством.
Я готов удвоить жизнь и без того неполную. Я никогда не хлопотал о счастии — я мог обойтиться без него. Теперь мне нужно на двоих — а где мне взять его…
Отец невесты моей ласково
Отец и мать сидели в гостиной. Первый встретил меня с отверстыми объятиями… У матери глаза были красны. Позвали Надиньку — она вошла бледная, неловкая. Отец вышел и вынес образа Николая чудотворца и Казанской богоматери. Нас благословили. Надинька подала мне холодную, безответную руку. Мать заговорила о приданом, отец о саратовской деревне — и я жених.
Итак, уж это не тайна двух сердец».
(Именно Наталия Николаевна сохранила этот пушкинский набросок, признанный автобиографическим, и много позже передала рукопись издателю собрания пушкинских сочинений П. В. Анненкову).
«Нас благословили… Что чувствовал я, того не стану описывать. Кто бывал в моем положении, тот и без того меня поймет, — кто не бывал, о том только могу пожалеть и советовать, пока еще время не ушло, влюбиться и получить от родителей благословение».
Близкие и друзья семьи получили от родителей невесты Николая Афанасьевича и Натальи Ивановны Гончаровых пригласительный билет на торжество по случаю помолвки их дочери «Натальи Николаевны с Александром Сергеевичем Пушкиным, сего Майя 6 дня 1830 года».
Не нужно иметь большого воображения, чтобы представить, каким потрясением стала эта весть для Катеньки Ушаковой, дошедшей до нее в тот же день! Ее соперница, эта «неприступная крепость» Карс, с тихой радостью «сдалась» на милость победителя.
Из «Путешествия в Арзрум», глава вторая:
«Участь моя должна была решиться в Карсе. Здесь должен был я узнать, где находится наш лагерь…»
Из черновых тетрадей Пушкина (автобиографический отрывок):
«Участь моя решена. Я женюсь… Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством — боже мой — она… почти моя».
Пушкин — княгине В. Ф. Вяземской (конец апреля 1830):
«Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто-тринадцатая любовь) решена».
Воздыхатели и обожатели
Не секрет — у первой московской красавицы Натали до замужества было немало воздыхателей. В их числе — и студенты Московского университета, целый кружок ее поклонников. Ими даже выпускался рукописный журнал «Момус» (в греческой мифологии — бог насмешки и порицания), и на его страницах появлялись стихи и сценки, живописующие страдания безнадежно влюбленного в барышню Гончарову студента Давыдова.
Вот «Элегия», что увидела свет на страницах студенческого журнала:
Мне предпочла она другого! Другой прижмет ее к груди!.. БылоеУже потом, после свадьбы, Пушкин беззлобно посмеивался над своим молодым и неудачливым соперником, он же лирический герой «Элегии», а тогда страсть студента Давыдова (в искренности его чувств к Натали сомнений нет!) заставила поэта-жениха изрядно поволноваться. Как знать — все могло обернуться и по-другому. А вдруг неискушенная в сердечных делах Натали не смогла бы противиться столь пылким ухаживаниям и предпочла бы себе в мужья не именитого поэта, а человека молодого, преданного ей, подающего надежды — будущего ученого! И верно обладавшим неведомыми ныне достоинствами.
Неспроста же приятель поэта и сам поэт Николай Языков в октябре 1830-го сообщал брату как свершившийся факт, что свадьба Пушкина расстроилась и его Мадонна выходит замуж за князя (!) Давыдова. Отголоски московских сплетен долетели тогда и до Пушкина.
Первое упоминание о сопернике-студенте — в письме к невесте из Болдина в ноябре того же года: «Прощайте, мой ангел, будьте здоровы, не выходите замуж за г-на Давыдова и извините мое скверное настроение».
Не забывает о нем Пушкин и после свадьбы: в письмах к жене он не единожды напоминает ей о былом обожателе: «…у Вяземской… увидел я твоего Давыдова — не женатого (утешься)»;
«Сегодня еду слушать Давыдова, не твоего супиранта, а профессора; но я ни до каких Давыдовых, кроме Дениса, не охотник»;
«Твой Давыдов, говорят, женится на дурнушке. Вчера рассказали мне анекдот, который тебе сообщаю. В 1831 году, февраля 18 была свадьба на Никитской в приходе Вознесения. Во время церемонии двое молодых людей разговаривали между собою. Один из них нежно утешал другого, несчастного любовника венчаемой девицы. А несчастный любовник, с воздыханием и слезами, надеялся со временем забыть безумную страсть etc. etc. etc. Княжны Вяземские слышали весь разговор и думают, что несчастный любовник был Давыдов. А я так думаю, Петушков или Буянов или паче Сорохтин. Ты как? не правда ли, интересный анекдот?»
Последнее письмо отправлено жене в сентябре 1832-го — в Москве все еще судачат о свадьбе поэта, наделавшей столько шума. Конечно, Пушкин называет «супиранта» Давыдова любовником своей Натали с изрядной долей иронии, сравнивая его с «героями» собственного романа «Евгений Онегин» и поэмой дядюшки «Опасный сосед». Да и в пушкинскую эпоху любовниками нередко называли влюбленных.
Пушкин видел поклонника своей невесты в декабре 1831 года в доме Вяземских, что в Большом Чернышевском переулке. Вряд ли в аристократическое семейство на званый вечер («вечер у Вяземского» — упоминает Пушкин в предыдущем письме к жене) был приглашен бедный неродовитый студент.