Наталия Гончарова
Шрифт:
После смерти мужа, а потом и дочери Наталия Густавовна окончательно переселилась в выстроенный на вершине холма замок, поблизости от часовенки, где покоился прах дорогих ей людей, и вела там почти отшельническую жизнь.
От некогда романтического замка, прозванного за причудливость архитектурных форм «Вавилоном», ныне остались лишь живописные руины. Битая, чудом уцелевшая лестница ведет… в никуда. Лишь кое-где уцелели обломки каменных стен со стрельчатыми проемами окон и крохотные островки мозаичного пола. Где-то здесь была спальня герцогини Ольденбургской с созданным по ее проекту необычным стеклянным потолком. Засыпая, она любила смотреть на яркие бродзянские звезды…
Об
В начале тридцатых, когда семья Новосильцовых бедствовала в эмиграции, матери Игоря Леонидовича Наталии Дмитриевне, урожденной Гончаровой (юные годы она провела в Полотняном Заводе, и даже комната, что была отведена ей в фамильном гончаровском дворце, прежде принадлежала ее тезке красавице Натали), в Прагу из Бродзян пришло письмо, в коем немолодая уже герцогиня приглашала внучатую племянницу с сыном к себе в гости. Описывая свои любимые занятия, та вскользь упомянула и о своей романтической спальне в замке. Возможно, именно эти строки и заставили тогда Новосильцовых отказаться от приглашения — не пристало гордым российским дворянам являться бедными родственниками ко двору титулованных и столь владетельных иноземных особ.
В январе 1937 года, в канун столетней годовщины со дня смерти Пушкина, старая герцогиня умерла. И вместе с ней ушла в небытие тайна последних, преддуэльных, месяцев жизни поэта.
Ее знала Александра Гончарова, свидетельница тех томительных и скорбных дней. «То, что происходит в этом подлом мире, мучает меня и наводит ужасную тоску», — писала она накануне рокового поединка. Бесспорно, знала ту тайну и единственная дочь Александры Наталия.
…А Игорь Леонидович однажды с грустью признался мне, что всю жизнь чувствует за собой некую вину перед пушкинистами за тот давний так и не состоявшийся визит к герцогине Наталии Ольденбургской.
Кореонсис из Михайловского
Давно предполагалось, что в Бродзянах хранились ранее альбом Александры Гончаровой с пушкинскими стихами и рисунками, ее дневники и, возможно, письма поэта к ней. В самом конце войны, в апреле 1945-го, Пушкинская комиссия Союза писателей СССР направила генерал-лейтенанту Тевченкову, члену военного совета второго Украинского фронта (в районе боевых действий фронта находились Бродзяны), письмо с просьбой: «Принять заблаговременные меры к сохранению находящихся в этом замке рукописей, книг и других культурных ценностей для того, чтобы обеспечить в дальнейшем возможность розысков среди них пушкинских материалов». Однако еще в начале 1945 года владелец Бродзян граф Георг Вельсбург отправил из имения в Вену все, что представляло собой фамильные ценности. Три товарных вагона с багажом до станции назначения так и не дошли…
Кто знает, где и когда отыщутся бесценные пушкинские автографы? Помимо Бродзян, исследователи называют имение герцога Ольденбургского Эрлаа, чешский город Теплице, Вену, имения Граупен и Винздорф в Богемии, Будапешт. Но и Бродзянский архив хранит еще немало загадок и тайн.
В замке непостижимым образом (в годы войны его занимали румынские солдаты) сохранились фамильные реликвии. Одна из самых диковинных — гербарий трав из Михайловских рощ и лугов, собранный в августе 1841 года.
Тем летом в Михайловском вместе с детьми и с сестрой Александрой жила вдова поэта Наталия Пушкина. Там же, в пушкинской усадьбе, гостила
Неистощимая на выдумки Наталия Ивановна и предложила собрать гербарий, что считалось тогда модным увлечением. Собирали травы и цветы все: дети Пушкина, сестры Наталия и Александра, сама Наталия Фризенгоф. Под каждым гербарным листом, исполненным соразмерности и гармонии, сделана памятная надпись — когда и кто нашел цветок.
Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я; И вот уже мечтою странной Душа наполнилась моя: Где цвел? когда? какой весною? И долго ль цвел? и сорван кем…Гербарий тот Наталия Фризенгоф увезла с собой в Бродзяны…
И спустя столетие именно по этому образцу, хранящему память о цветах, ныне почти позабытых — кореонсисе, гайлярдии, петунии, — восстановлены цветники в мемориальных пушкинских усадьбах: Тригорском, Петровском и Михайловском. Сберегли гербарные листы, своим изящным «рисунком» схожие со старинными гравюрами, лесные и полевые травы: вереск, тысячелистник, пижма, хвощ.
Исторический гербарий помещен ныне в особое хранилище — слишком хрупки и недолговечны цветы и травы, да и возраст у «михайловской реликвии» весьма почтенный — более полутора столетий!
Немало в бродзянском замке портретов друзей, родственников поэта, его детей. Любительские карандашные зарисовки — Александра, Марии, Григория и Наташи Пушкиных, сделанные Николаем Ланским, племянником Наталии Николаевны, донесли до нас облик детей поэта в годы их молодости.
В одной из мемориальных комнат замка, закрытой от губительных солнечных лучей особыми полотняными шторками, висит акварельный портрет Наталии Пушкиной работы Владимира Гау. Акварель запечатлела тридцатилетнюю Натали в горькую для нее пору вдовства — в строгом коричневом платье, с переброшенной через руку мантильей, отороченной соболем. И с неизбывной печалью в прекрасных зеленовато-карих глазах…
И еще одна, быть может, самая трогательная реликвия, уцелевшая в Бродзянах: в дверном проеме гостиной, на косяке, каким-то чудом сохранились отметки роста Наталии Николаевны, ее детей. Карандашная отметка удостоверяет: избранница поэта имела рост 173 сантиметра, удалась в мать и дочь Наташа — у нее был точно такой же рост.
Наверное, это одно из немногих мест в мире, где старый паркет хранит легкие следы божественно прекрасной Натали. В мире, где ей пришлось претерпеть самую тонкую лесть и самую низкую хулу. Последний раз она, страдавшая уже неизлечимым недугом, навестила Бродзяны за год до кончины.
Из воспоминаний Александры Араповой:
«Успешное лечение в Вилдбаде, осень в Женеве и первая зима в Ницце оказали на здоровье матери самое благоприятное влияние. Силы восстановились, кашель почти исчез… Отец со спокойным сердцем мог вернуться на службу в Россию, оставив нас на лето в Венгрии, у тетушки Фризенгоф…
Но за период этой разлуки случилось обстоятельство, сведшее на нет с таким трудом достигнутый результат. Дурные отношения между моей сестрой (Наталией Дубельт) и ее мужем достигли кульминационного пункта; они окончательно разошлись, и, заручившись его согласием на развод, она с двумя старшими детьми приехала приютиться к матери.