Научи меня плохому
Шрифт:
— Ты помнишь, как его ресторан называется? — спросил он через минуту. Голову поднял, в лицо жене заглянул, а когда она глаза не открыла, поцеловал в подбородок. Раз, второй. — Помнишь?
— Да.
— Лучше, если ты его забудешь. И никогда туда больше не пойдёшь. Не пойдёшь, Катя?
Её грудь поднялась в очередном глубоком вздохе, повисла пауза, и Жданов напрягся, вглядываясь в её лицо. Едва сдержался, чтобы не встряхнуть её, поторапливая с ответом.
— Нет, — наконец тихо сказала она.
Он кивнул, довольный результатом. Посмотрел на её грудь, пытаясь решить… Потом выдернул блузку из-под пояса юбки. Действовать старался решительно, чтобы не дать ей опомниться, но когда поцеловал, понял, что Катя и не собиралась давать отпор. Она была странно податлива,
Но в какой-то момент понял, что она непостижимым образом взяла инициативу на себя. Нет, не повалила его на постель, не оказалась сверху, не улыбалась соблазнительно, целуя его. Просто Андрей вдруг поймал себя на мысли, что всё ещё ждёт отпора, и внутренне готовится к тому, как будет реагировать — отпустит или попытается удержать. Но Катя была с ним, обнимала, на поцелуи отвечала, вполне искренне и с пылом, и этим самым вела его за собой. Она словно позволяла ему прикасаться к себе, давала ему разрешение, и Жданов чувствовал себя едва ли ни избранным, который наконец-то смог, добился и теперь, судя по всему, должен быть счастлив. Подумав о счастье, немного перепугался, но ему нельзя было отвлекаться ни на секунду, чтобы не потерять Катю, её реакцию и ответное желание. Не глядя нашарил на тумбочке ночную лампу, включил. Он хотел видеть её. Самое странное, что Катя, кажется, даже не заметила свет. Смотрела ему в глаза, и больше ничего её не интересовало. Его щёки ладонями обняла, заставила наклониться к ней и сама поцеловала.
Это была победа.
Это была не просто победа, Андрею захотелось вскочить и издать победный клич. Но вместо этого он целовал и целовал жену, и каждый её стон, был для него, как орден, как медаль.
Ему нужно просто немного времени, и он сотрёт из её памяти малейшее воспоминание о Старкове. Ведь когда-то Катя думала только о нём, Андрее, и говорила, что любит, и что всё «честно-честно», и только для него.
Или это была попытка заглушить другое чувство?
Она в волосы в его вцепилась, на поцелуй ответила, а взгляд лихорадочный и пустой. А потом его нижнюю губу прикусила. Где-то на краю сознания у Андрея мелькнула странно беспокоящая мысль: раньше Катя так не делала. Но надолго его это не отвлекло, больше занимало выражение Катиного лица, пустота во взгляде, и то, как она выгибалась ему навстречу. Его самого трясло, чересчур сильно, не помнил за собой такого, потом губами к её ключице прижался, чувствуя, как сильно она обнимает его ногами. Губами кожу прикусил, и Катя застонала. Намечалась небольшая передышка. И всё в полном молчании, чтобы ненароком не испортить всё случайно брошенным словом. Выждал минуту или две, сам не знал, минуты слились в единый бесконечный миг, потом стало понятно, что ему необходим ещё один поцелуй, а лучше не один, и можно снова начать двигаться, чувствуя, как Катя подаётся навстречу, обнимает его и гладит по спине узкой ладошкой.
Катя тоже задумалась о том, что они слишком долго молчат. Лежали в тишине, и сегодня она даже из спальни слышала, как часы в гостиной тикают — тяжело и печально. Часы были старинные, подаренные Пал Олегычем, и Кате всегда казалось, что они тикают печально, словно под тяжестью прошедших лет. И сейчас ей было немного не по себе от этого звука, такое чувство, что они с Андреем не одни в квартире. Молчат после случившегося, она по-прежнему лежит, перекинув через него ногу, а Жданов её по животу гладит.
— О чём призадумалась?
От звука его голоса ничего не случилось — стены не рухнули и небо на землю не упало. Хотя, ещё минуту назад Кате казалось, что непременно что-нибудь случится.
— Ни о чём, — соврала она. — Отдышаться пытаюсь.
— Это что, комплимент был?
— Это констатация факта, — ответила она абсолютно серьёзно, потом отодвинулась от него, потянулась к ночной лампе и выключила её. Подумала и сказала: — И зря ты так многозначительно молчишь. Я никогда до этого не говорила, что была разочарована, и если ты пытался мне сейчас что-то доказать…
— То что? — не удержался от вопроса и заинтересованного тона Жданов.
— То тебе удалось, — не стала кривить душой она, — но я ещё раз повторяю, что никогда не утверждала обратного…
— Замолчи, — попросил он со страдальческими нотками в голосе. — Никто и никогда мне не говорил после секса про констатацию факта и про то, что я мог бы и не доказывать… Господи, ну почему именно эта женщина моя жена? Почему такая несправедливость?
Катя слушала его, приподнявшись на локте, но после того, как Жданов начал к Господу взывать, ткнула его кулаком в живот.
— Прекрати.
— Давай прекратим вместе, — предложил он с намёком, а когда Катя, не уловив намёка, ответила:
— Давай, — с чистой совестью сдвинулся на её половину постели.
Катя с некоторым напряжением наблюдала за тем, как Андрей общается с её отцом. Они обсуждали что-то чисто мужское, футбол и проблемы реформ в армии, муж кивал, а порой даже спорил с её отцом, но они не ругались, не выглядели недовольными или раздражёнными, и именно это Катю и настораживало. Она никому не признавалась, но субботнего ужина у родителей боялась, пророчила всяческие неприятности и проблемы, и теперь ждала, когда её ожидания начнут воплощаться в жизнь. Но прошло уже полтора часа, и ничего не происходило. Мама тоже выглядела довольной, подкладывала зятю на тарелку лучшие кусочки и лишь иногда одёргивала мужа, когда тот, по её мнению, переходил черту и повышал голос до максимума. И хотя это происходило не в порыве злости, Елена Александровна всё равно не давала ему увлекаться. Родители были счастливы, дождавшись первого семейного ужина, потчевали дорогого гостя — особыми блюдами и ещё более особыми жизненными байками, и время от времени бросали на дочь многозначительные взгляды. Катя их расценивала, как одобряющие. И уже не понимала — правильно она поступила, что позволила родителям «принять» Жданова в семью или нет. С одной стороны это было достоверно, а с другой в дальнейшем будет труднее объяснить итог их отношений.
И только Колька не вмешивался ни в какие разговоры, кажется, вообще не обращал внимания на беседу, что велась за столом, сидел с краю и ел. Придвинул к себе поближе тарелку с оливье и с аппетитом его уминал. Катя на друга детства внимания почти не обращала, занятая другими, более важными мыслями, смотрела в его сторону реже, чем скидывала руку Жданова со своего колена. И, конечно, удивилась, когда Зорькин, стоило им ненадолго остаться наедине в её комнате, спросил:
— Пушкарёва, ты с ним спишь?
Катя замерла перед ним, словно, пойманная на месте преступления. Моргнула, затем растянула губы в неестественной улыбке.
— С ума сошёл, что ли?
Колька сложил руки на груди и отставил в сторону ногу. Любимая поза «гения».
— Я видел, как он тебя за коленку щупал.
— Вообще-то, он мой муж. Это часть… игры.
— Какой игры? — Зорькин окинул её знающим взглядом. — По-моему, ты уже давно не играешь. Понравилось быть Ждановой?