Научно-фантастические рассказы американских писателей
Шрифт:
— Охотно пью, за них.
Они выпили. Senor Эспоза облизнул губы и вытер их рукавом.
— Нас всегда удивляют и застают врасплох перемены в этом мире. Это безумие, это так неожиданно, говорим мы. Это невероятно. А теперь… Во всяком случае, вы здесь в безопасности. Примите ванну, поужинайте. Я могу предоставить вам комнату только на один день, чтобы отплатить за вашу доброту ко мне пять лет назад.
— А завтра?
— Завтра? Только не вздумайте ехать в столицу на автобусе. На улицах столицы неспокойно. Были убиты несколько североамериканцев. Но это ненадолго. Это пройдет через несколько дней. Но эти несколько дней, пока не
— Мы вас понимаем. Вы очень добры, что согласились сделать для нас хотя бы это.
— Если вам понадобится что-нибудь, позовите меня. — Эспоза допил остаток вина в стакане. — Можете допить всю бутылку, — сказал он.
Фейерверк начался в девять часов вечера. Сначала взлетела в небо одна ракета, за Ней взвилась и лопнула другая, нарисовав причудливый огненный узор на черном бархате неба. Каждая из следующих одна за другой ракет в конце своего полета, взрываясь, прочерчивала небо красно-белыми штрихами, и казалось, что вверху обрисовываются контуры какого-то величественного и прекрасного собора.
Леонора и Джон Уэбб стояли у открытого окна неосвещенной комнаты, смотрели и прислушивались. По мере того как спускалась ночь, на улицах города становилось все многолюднее; толпы стекались в город со всех концов, по всем дорогам и тропинкам. Взявшись за руки, с песнями и криками, подражая лаю собак, крику петухов, они плясали на площади. Устав, они тут же опускались на плиты тротуаров и, смеясь, подняв головы кверху, следили за огнями фейерверка, бросавшими яркие отсветы на их запрокинутые лица. Глухо заухал и засвистел духовой оркестр.
— Итак, вот к чему мы пришли после многовекового господства, — сказал Джон Уэбб. — Вот что осталось от превосходства белой расы: мы в этой темной комнате отеля, в городишке, расположенном в самом сердце ликующего вражеского стана.
— Надо постараться понять и их тоже.
— Ты думаешь, я не старался с тех самых пор, как помню себя? Отчасти я даже рад, что они счастливы. Видит бог, они долго ждали этого дня. Но я хотел бы знать, надолго ли это. Теперь, когда главный виновник уничтожен, кого будут винить они в своем бесправии, кто будет так же бесспорно виновен и так же легко доступен для расправы, как мы с тобой или человек, который ночевал здесь до нас?
— Не знаю.
— Ведь мы очень подходим для этого. И человек, который жил здесь до нас, тоже очень подходит, он просто сам напрашивается на это. Он откровенно смеялся над их сиестами. Он наотрез отказывался выучить хотя бы слово по-испански. Пусть они учат английский, черт бы их побрал, и говорят наконец на человеческом языке. Он слишком много пил и распутничал с их женщинами. — Он умолк, отпрянул от окна и окинул взглядом комнату.
Вот эта мебель, думал он. Он ставил свои грязные ботинки на этот диван, прожигал сигаретами дыры в коврах. Темное пятно на обоях — кто знает, как и зачем посадил он его? Поцарапанные ножки стульев, которые он пинал ногами. Это был не его отель, не его комната. Он только
Оркестр внизу умолк; на помост вскочил человек и что-то крикнул в толпу. Засверкали мачете, блеснули полуобнаженные смуглые тела.
Человек на помосте стоял лицом к отелю, и взгляд его был устремлен на темное окно, в глубине которого, прячась от огненных вспышек фейерверка, стояли Джон и Леонора Уэбб.
Человек что-то кричал.
— Что он говорит? — спросила Леонора.
Джон Уэбб перевел:
— “Теперь это — свободный мир”.
Человек крикнул еще громче.
Джон Уэбб снова перевел:
— Он говорит: “Мы теперь свободны!”
Человек приподнялся на носки и сделал руками жест, словно разрывал цепи.
— Он говорит: “Теперь никто не владеет нами, никто на свете”.
Толпа ответила ему ревом голосов, снова заиграл оркестр, а человек на помосте стоял и смотрел на темное окно отеля, и в глазах его светилась вековая ненависть человечества.
Ночью слышен был шум драки и потасовок, громкие голоса, споры, выстрелы. Джон Уэбб, не смыкавший глаз, слышал, как senor Эспоза кого-то увещевал тихим, спокойным, но твердым голосом. Затем шум утих, отдалился; последние ракеты взлетели в небо, последние пустые бутылки были разбиты о мостовую.
В пять часов утренняя прохлада, постепенно нагреваясь, стала переходить в новый день, В дверь еле слышно постучали.
— Это я, Эспоза, — произнес голос.
Джон Уэбб, полураздетый, с окоченевшим от бессонной ночи телом, в нерешительности встал с постели и отпер дверь.
— Что за ночь, что за ночь! — промолвил, входя в комнату, Эспоза и с легким смешком покачал головой. — Вы слышали шум? Да? Они хотели войти к вам. Я не пустил.
— Благодарю вас, — сказала Леонора. Она лежала в постели, отвернувшись лицом к стене.
— Это все старые друзья, приятели. Я с ними договорился. Они порядком выпили, были в хорошем настроении и согласились подождать. У меня к вам предложение. — Внезапно он смутился и отошел к окну. — Сегодня все встанут поздно. Бодрствуют лишь немногие. Всего несколько человек. Вон, смотрите, они в том конце площади.
Джон Уэбб посмотрел в окно. Группа темнокожих людей спокойно беседовала о чем-то — о погоде, мировых событиях, солнце, жизни своего городка или, быть может, о том, что не мешало бы выпить.
— Senor, испытывали ли вы когда-нибудь чувство голода?
— Однажды, в течение одного дня.
— Только одного дня! Всегда ли был у вас свой дом и своя машина?
— Да, до вчерашнего дня.
— Были ли вы когда-нибудь без работы?
— Никогда.
— Дожили ли ваши братья и сестры до двадцати одного года?
— Все до одного.
— Даже я, — сказал senor Эспоза, — даже я иногда ненавижу вас. Ибо у меня не было своего дома. Ибо я голодал. Ибо я отвез своих трех братьев и сестру на кладбище, что на горе за городом. Они все, один за другим, умерли от туберкулеза, как только им исполнилось девять лет.