Научное наследие Женевской лингвистической школы
Шрифт:
Наиболее отчетливо различение синхронии и диахронии дано в характеристике двух типов законов. Синхронический закон, по Соссюру, является общим, но не императивным. Диахронический закон, наоборот, императивен, но не общ, так как затрагивает отдельные частные факты. Другими словами, синхронический закон – это закон функционирования языка, а диахронический – закон его развития. Язык в качестве системы значимостей и язык как совокупность последовательных элементов составляет единый предмет исследования, который, тем не менее, следует наблюдать с двух точек зрения, создающие этот предмет. Когда Соссюр говорит о следствиях диахронического факта для факта синхронического, он подчеркивает сложную природу предмета.
В записях Соссюра от июня 1911 г. содержится определение общей лингвистики – двойственной науки. «Статическая лингвистика должна заняться логическими и психологическими отношениями между сосуществующими членами в том виде, в каком они воспринимаются одним и тем же коллективным сознанием, и образующими систему. А эволюционная лингвистика должна заняться отношениями между последовательными членами, сменяющими друг друга, не воспринимаемыми одним и тем же сознанием и не образующими систему». Таким образом, диахроническая лингвистика, лишь намеченная Соссюром, открывает новые перспективы исследований, нашедшие развитие в учении А. Сеше о соотношении языка и речи в связи с разграничением синхронии и диахронии.
Соссюр рассматривал синхронию и диахронию в связи с различением языка и речи [21] , подчеркивая, что факты эволюции следует искать в речи. «Любое изменение, любой факт эволюции начинается в речи. Причина фактов эволюции заключается в речи». Он иллюстрировал свой тезис следующей схемой, которая имела целью показать двойственный характер языка.Из этой подлинной схемы видно, что речь выведена в отдельную рубрику [22] .
В «Курсе»
§ 2. Учение А. Сеше о соотношении языка и речи в связи с разграничением синхронии и диахронии: системоцентрический подход
Как уже отмечалось в гл. I § 4 впервые в рамках Женевской школы попытка осмыслить соотношение в языке социального и индивидуального, статики и эволюции была предпринята в ранней работе Сеше «Программа и методы теоретической лингвистики» (1908). В этой книге «грамматический язык», соответствующий «языку» у Соссюра, противопоставляется «дограмматическому языку», близкому понятию «речи». В дальнейшем эти понятия были переформулированы в соответствии с терминами «Курса».
В статье, посвященной Женевской школе, Сеше, коснувшись основных положений своей первой работы, отметил, что они были представлены не вполне удовлетворительно, «так как не было учтено соссюровское различение языка и речи» [Sechehaye 1927: 235]. В то же время соотношение языка и речи и их взаимосвязь понимается Сеше по-другому, чем у Соссюра. Обычно это различие связывают с известной статьей «Три соссюровские лингвистики» (1940), однако оно было сформулировано гораздо раньше в работе «Очерк логической структуры предложения» (1926). «Существенное различие между учением Соссюра и нашей теорией, – писал Сеше, – состоит в том, что в “Курсе общей лингвистики” из указанных противопоставлений не выводится никакого строгого принципа классификации, но скорее привлекается внимание к отношениям взаимозависимости, которые устанавливаются между различными сторонами языкового явления. Так, по Соссюру, язык существует для речи, но он также рождается из речи; он из нее исходит и он же делает ее возможной, и ничто не заставляет нас ставить язык раньше речи или, наоборот, речь раньше языка. Это нечто целое, что может быть разделено только в абстрактном анализе. Для нас, напротив, в самой этой абстракции обнаруживается принцип подчинения и классификации, и мы ставим речь в ее дограмматической форме раньше языка» [Сеше 2003б: 183].
Там же он ставит вопрос о науке о речи в качестве связующего звена между изучением состояний языка и изучением его развития. Это положение он иллюстрирует следующей схемой:Учение Сеше о дихотомии языка и речи в связи с разграничением синхронии и диахронии получило развитие в статье «Эволюция органическая [23] и эволюция возможная» (1939) и особенно в опубликованной через год статье «Три соссюровские лингвистики». Поскольку введенное Соссюром различение синхронии и диахронии относится не к речи, а к языку, Сеше предложил различать не четыре, а три лингвистические дисциплины: синхроническую, или статическую, лингвистику, лингвистику историческую, или эволюционную, между которыми он помещает лингвистику речи. «Речь, – считал Сеше, – имеет отношение одновременно и к синхронии, и к диахронии, так как речь уже содержит в зародыше все возможные изменения» [Сеше 1965: 62]. Р. Годель отмечает, что Сеше «оправдывает свое построение цитатой из “Курса”» [24] , которую он модифицирует, замечая, что речь никогда ни порождается языком, ни сводится к простому функционированию языка [Godel 1957: 189]. Между тем, продолжает Годель, Соссюр так не считал. Также и далее, когда Сеше пишет, что Соссюр отвел лингвистике речи «полагающееся место между статической и диахронической лингвистикой» [Сеше 1965: 74], складывается впечатление, что Сеше приписывает своему учителю одну из своих собственных идей. Об этом Сеше писал также ранее в статье «Эволюция органическая и эволюция возможная» [Sechehaye 1939: 29]. Вместе с тем нельзя не обратить внимание на то, что схема Сеше в значительной мере приближается к схеме Соссюра, засвидетельствованной в его рукописях:
Объектом лингвистики речи «служат явления промежуточные между синхроническим и диахроническим факторами» [Сеше 1965: 62]. Предложение Сеше было новым и оригинальным, поскольку позволяло преодолеть такие противоречия в дихотомиях Соссюра, как соотношение статики и динамики, социального и индивидуального, абстрактного и конкретного. В предисловии к «Курсу» издатели выражали сожаление, что Соссюр не успел развить обещанную лингвистику речи. «Отсутствие “лингвистики речи” более ощутимо. Обещанный слушателям третьего курса этот раздел занял бы, без сомнения, почетное место в будущих курсах» [Соссюр 1977: 37]. Недостающее звено в доктрине Соссюра было восполнено Сеше в его учении о «лингвистике организованной речи». Он предложил следующую схему построения науки о языке [25] :
Из этой схемы видно, что связующим звеном между статистической и эволюционной лингвистикой у Сеше выступает «лингвистика организованной речи». Какие же задачи ставил Сеше перед «лингвистикой организованной речи»? Они вытекают из промежуточного положения лингвистики речи между статической и диахронической лингвистиками. «Это не что иное, как результат примата того, что связано с людьми и их жизнью, над фактором интеллектуальной и социологической абстракции, представленным и в языке» [Сеше 1965: 63]. В отличие от статической лингвистики, имеющей дело с «общими положениями, полученными в результате абстрагирования и апроксимации, лингвистика организованной речи, наоборот, имеет дело с конкретными факторами, с теми актами, которые стоят на службе мышления, т. е. с теми проявлениями языка, которые составляют совершенно различные между собой окказиональные явления» [Там же: 68]. Таким образом, статическая лингвистика и организованная речь соотносятся как абстрактное и конкретное, общее и отдельное.
Статика в концепции Сеше, так же как и в Женевской школе в целом, выступает как категория, которой присущи элементы динамики. «Само понятие языкового состояния становится сомнительным, когда его сопоставляют со всей сложностью реальных фактов» [Там же 1965: 65].
В качестве обоснования своей точки зрения Сеше приводит наличие конкурирующих форм даже в литературной речи, использование языка в разных сферах общения, его социальную стратификацию. Из того Сеше делает вывод, что «языковое сознание организуется одновременно вокруг многих центров и, следовательно, в нем наблюдаются противоречия и неустойчивые равновесия» [Там же]. Относительная же стабильность языка обусловлена экстралингвистическими причинами: «...бессознательным коллективным стремлением обеспечить достаточную устойчивость речевой деятельности» [Там же: 65 – 66]. В целом же задачу статической лингвистики Сеше определяет как выделение из массы фактов тех, которые соответствуют абстрактному идеалу языкового состояния. Сеше даже говорит о том, что языковые факты иногда сводятся в статическую систему до некоторой степени насильственным путем грамматистами и лингвистами, стремящимися установить нормативные случаи употребления.
Сеше разработал задачи и цели лингвистики организованной речи – науки о функционировании языка, многие из которых сохраняют свою актуальность. Функционирование языка Сеше связывал с условиями жизни человеческого общества. Новым было предложение программы исследования с точки зрения говорящего и с точки зрения слушающего. Причем отношения между говорящим и слушающим рассматривались Сеше как антиномические. Продуктивным было его положение, что рецептивный акт речи не является пассивным, он не менее значителен, чем акт говорения.
Сеше разделяет факты, относящиеся к деятельности говорящего и слушающего с точки зрения их роли в языковых изменениях. В области фонологии к деятельности говорящего относится вариативность в организации фонем и панхронические законы, описанные Граммоном [Grammont 1933]. В области семантики – отбор языковых средств в соответствии с потребностями общения. Большое значение Сеше придавал роли аффективных факторов в языковых изменениях. К области синтаксиса он относил эллипсисы, плеоназмы, усиление модуляции и ритма.
Деятельность слушающего Сеше сводил к двум одновременным и взаимообусловленным операциям: интерпретации и классификации. Интерпретация – операции анализа и синтеза по расчленению звукового ряда на значащие и значимые единицы. Распознавание – соотнесение выделенных слушающим единиц с системой языка. В задачу лингвистики организованной речи Сеше также включал изучение детской речи, стиля писателей, окказионализмы, различного рода индивидуальные отклонения.
Сеше предостерегает против смешения лингвистики организованной речи с диахронией. Соотносясь как абстрактное и конкретное, процесс и результат, первая дисциплина занимается изучением механизма и причин языковых изменений. Сеше критикует Соссюра за то, что, признавая за организованной речью право на существование, он включал в диахронию то, что принадлежит лингвистике организованной речи, в частности, такие явления, как аналогия, народная этимология и агглютинация. Диахроническая лингвистика только сравнивает два последовательных языковых состояния, чтобы установить происшедшие изменения.
В отличие от Пражской школы [26] и более поздних структуралистов (А. Мартине) Сеше, также как и Соссюр, понимал диахронию как изучение изолированных фактов. В то же
Только лингвистика организованной речи сохраняет непосредственную связь с реальной действительностью. «Чисто теоретическое объяснение двух последовательных фактов языка, из которых один мы берем как исходный, а другой как результат эволюционного процесса, должно иметь вид схемы речи. В схему войдут все факторы, определившие возникновение процесса и его завершение» [Там же: 78].
Наряду с органическими (внутриязыковыми) причинами языковых изменений Сеше считал нужным изучать и внешние факторы. «Лингвист имеет право попытаться осветить связи между развитием конкретного языка и историей народа – его носителя» [Там же: 79].
Основываясь на схеме Соссюра из «Курса» [Соссюр 1977: 113], на которой современное состояние языка представлено горизонтальной осью, а диахрония – вертикальной осью, Сеше представляет соотношение трех лингвистических дисциплин следующим образом:В точке О, которая является точкой организованной речи, сочетается система языка с мышлением говорящих. «Следовательно, – подчеркивает Сеше, – мы наблюдаем язык в момент функционирования, каким он определяется в каждый данный момент объективными и субъективными условиями акта речи» [Саше 1965: 76].
На диахронической оси CD Сеше помещает последовательные этапы развития языка под воздействием изменений в речи. На оси АВ помещена система языка, обеспечивающая устойчивость языка, связанность всех его частей. Этому свойству системы Сеше придавал большое значение. В статье «Эволюция органическая и эволюция возможная» он писал: «...то, что может разрушить или угрожать существованию системы, развертывается на оси CD – во времени, а на оси АВ, т. е. в синхронии (и особенно в точке пересечения О, т. е. в речи) следует искать силы, составляющие язык, обеспечивающие сохранение его эффективности» [Sechehaye 1939: 25]. Таким образом, Сеше ставит важный вопрос о равновесии системы в синхронии, о ее реагировании на изменения элементов. Он подходит к этому вопросу диалектически. «Мы делаем эту ось местом борьбы двух антагонистических сил. Одна сила охраняет грамматическую систему и ее традицию, основанную на коллективном соглашении, другая сила вызывает в системе постоянные инновации [27] и адаптации» [Сеше 1965: 77]. Такой подход, полагал Сеше, является логическим развитием мыслей Соссюра, преодоление его ортодоксальности.
Вопрос об ограничении изменений функционированием системы привлекла внимание другого представителя Женевской школы – А. Бюрже. «Роль системы в развитии языка является преимущественно негативной и отрицательной. Она открывает пути тем инновациям, которые не вызывают трудностей для взаимопонимания, и препятствует закреплению инноваций, порождающих такие затруднения» [Burger 1955: 32].
Так, в первой половине прошлого века у молодого населения Парижа наблюдалась тенденция смешивать, с одной стороны, носовые гласные г и х , а с другой, – х и ẽ . Закрепилась только вторая тенденция, поскольку исчезновение оппозиции х : ẽ не вызывает затруднений при общении. Напротив, оппозиция х и г играет важную значимую роль, ее исчезновение привело бы к неразличению разных слов: angle и ongle, lent и long, fendre и foudre и др. Бюрже выступает против выдвинутого Пражской школой телеологического принципа фонетических изменений, ссылаясь на формулировку Соссюра из «Курса»: «Язык... ничего не замышляет, – его “фигуры” передвигаются, или вернее, изменяются, стихийно и случайно» [Соссюр 1977: 122].
При таком подходе женевских лингвистов к речи она выступает как социальный феномен. Принято считать, в соответствии с формулировкой «Курса», что ведущим различительным признаком языка и речи для Соссюра была оппозиция социальное – индивидуальное. Однако рукописные источники свидетельствуют о том, что определения индивидуальное и социальное «не соотносятся однозначно с речью и языком; это перекрещивающиеся определения... не учтенные Ш. Балли и А. Сеше при составлении “Курса”» [Engler 1998: XVI]. Об этом свидетельствует следующая запись Соссюра: «...все, что наблюдается во внутренней сфере индивида, всегда социально, потому что туда не проникает ничего, что вначале не было бы освящено узусом всех людей во внешней сфере речи».
В пользу социального характера речи склонялись многие зарубежные и отечественные лингвисты: О. Есперсен, А. Гардинер, Л. Ельмслев, Л. В. Щерба, С. Д. Кацнельсон, А. И. Смирницкий и др.
Так, С. Д. Кацнельсон подчеркивал, что явления речи социально детерминированы, подобно явлениям языка [Кацнельсон 1941]. В качестве доказательства он приводил многочисленные примеры из истории языка, свидетельствующие, что между языком и речью нет непреодолимого барьера и речевые явления часто становятся языковыми (например, фонологизация вариантов фонемы). Кацнельсон указывал, что отношения между этими категориями являются не абсолютными, а относительными и подвижными, ограниченными в каждом случае рамками определенной исторической эпохи.
Речи, очевидно, присущи как индивидуальные, так и социальные аспекты. Речевые акты индивидуума обусловлены его общественным бытием, стимулируются обществом и осуществляются, как правило, в условиях социальных контактов, речевые произведения создаются для того, чтобы сделать их достоянием других людей. Речь – диалектическое единство социального и индивидуального.
В статье «Лингвистические миражи», имея в виду чрезвычайную сложность языка, его многоаспектность и когерентную связь всех его частей, А. Сеше писал: «Объект лингвистики представляет собой очень сложную и трудную вещь для определения. Мы полагаем, что среди всех изучаемых человеком объектов мало найдется таких, которые он видит в силу их природы хуже, чем собственный язык» [Sechehaye 1930: 338]. Цельная лингвистическая теория, подчеркивал Сеше, должна принимать во внимание не только язык, но и речь, от которой можно иногда абстрагироваться, «но которую невозможно полностью игнорировать» [Ibid.: 365]. Однако в выяснении взаимодействия двух сторон речевой деятельности заключена вся трудность, ибо при рассмотрении явлений речевой деятельности то одна, то другая ее сторона выступают в зависимости от того, что нас интересует. Мы, например, продолжает Сеше, приписываем языку свойство логической точности, строгости и выразительности, которые, однако, мы наблюдаем в речи. Когда же мы изолируем язык, мы видим каждую деталь изолированно, вместо того чтобы видеть всю совокупность. Сеше подчеркивает, что, с одной стороны, мы видим момент психический, т. е. прежде всего интеллектуальный и логический, а, с другой стороны, мы видим элемент значимый, который нас поражает своей материальностью и дискурсивной формой, в то время как более важная его ассоциативная, дифференциальная форма ускользает от нас. Такое представление одного явления через другое Сеше называет миражом, подменяющим точное рассмотрение изучаемого объекта [Ibid.: 365 – 366].Учение А. Сеше о соотношении языка и речи в связи с разграничением синхронии и диахронии отражает его стремление вскрыть сложный характер взаимодействия речи и языка как в историко-генетическом, так и в синхронном аспекте. Нельзя не согласиться с Сеше в том, что путь к общему, абстрактному в языке, как орудию коллективного общения, лежит через социализацию индивидуального, частного.
Такой подход принят современной лингвистикой: «В индивидуальных отклонениях речи заложены истоки языковых изменений. Язык творит речь и в то же время сам творится в речи» [Арутюнова 1990: 414].
Заслуживает внимания попытка Сеше показать развитие речи, в процессе которой языковой знак, автоматизируясь в результате частого употребления, получает возможность однозначно символизировать определенную ситуацию, а следовательно, и замещать ее как в речи, так и в мышлении. Правильна сама мысль Сеше, что функция языкового знака формируется в процессе коммуникации.
Речь, таким образом, у Сеше выступает как функционирование, как «жизнь» языка. Однако она нечто большее, чем просто функционирование языка: речь – это «могучая, творящая и организующая сила». В противоположность своему учителю, Сеше включает в речь элементы как синхронии, так и диахронии.
Речь, несомненно, так же синхронна, как и язык, поскольку она существует в коммуникации, следовательно, представляет собой функционирование системы, а язык так же диахроничен, как и речь, поскольку он на каждом этапе своего существования соответствует речи, т. е. форме своей реализации.
Изменения, происходящие в речи, отражаются в системе языка не сразу, а через некоторый, иногда длительный промежуток времени, необходимый для того, чтобы единичные и частные изменения были бы обобщены в сознании языкового коллектива и тем самым превратились бы в новый элемент системы языка. Отсюда возникает противоречие между речью и системой данного языка, которое обычно разрешается при образовании нового обобщенного компонента, включающего в себя все единичные случаи, которые находим в речи.
Учение Сеше о лингвистике организованной речи сохраняет актуальность для современной науки о языке. Ему принадлежит приоритет введения еще в 1908 г. в научный оборот антиномии говорящего и слушающего в аспекте дихотомии языка и речи. В статье «Синхрония и диахрония» Ш. Балли справедливо отметил, что лингвистика эволюции исключает говорящего субъекта [Bally 1937: 56]. Разграничение говорящего и слушающего явилось весьма продуктивным для лингвистических исследований. Л. В. Щерба писал, что «интересы понимания и говорения прямо противоположны, и историю языка можно представить как постоянное возникновение этих противоречий и их преодоление» [Щерба 1965: 366]. Позиция говорящего была положена им в основу учения об «активной грамматике». В аксиоме А «Модель языка как органона» К. Бюлера говорящий и слушающий, наряду с предметом обсуждения, являются составными элементами канонической речевой ситуации [Бюлер 2000]. Впоследствии Н. Трубецкой использовал разграничение понятий говорящего и слушающего при построении своей фонологической теории.