Научное наследие Женевской лингвистической школы
Шрифт:
С прососсюровских позиций было подвергнуто критике понятие эллипсиса Балли со стороны его ученика Р. Годеля: «эллипсис не является ни речевой случайностью, ни условным сокращением. Представление о нем возникает в результате размышления» [Godel 1953: 32]. Свою формулировку Годель иллюстрирует на примере «ситуативного эллипсиса» Балли Regardez! , который он интерпретировал как Regardez ceci! Если Балли считал, что предмет, на который указывают, должен обязательно дополняться в уме представлением, Годель рассматривал этот случай как отсутствие знака: «...в абсолютном употреблении члена, который может управлять дополнением, мы констатируем отсутствие дополнения» [Ibid.: 332]. Иначе, развивает свой подход Годель, пришлось бы говорить об эллипсисе в Pierre lit , не зная, что он читает. Вполне очевидно, что не говорят Regardez ,
В Женевской школе значительное внимание было уделено изучению нулевого знака. Между тем, как установил Годель на основе рукописных источников, Соссюр употребил этот термин всего один раз, имея в виду дифференциальный характер означающего, выступающего в роли оппозиции. Этого, по его мнению, недостаточно, чтобы данное явление заняло место в соссюровской терминологии [Godel 1957: 220].
Балли определял нулевой знак как знак «без положительного означающего, но с определенным значением в определенном месте синтагмы, которую можно заменить одной или несколькими синтагмами того же вида, где этот суффикс имеет эксплицитную форму» [Балли 1955: 177]. Примером может служить нулевой суффикс в marche , имеющий то же значение, что и ation , ment и age . В отличие от эллипсиса, характеризирующегося факультативностью, нулевой знак носит императивный характер. Тем самым нулевой знак является единицей языка. Основой выделения нулевого знака служит пропорциональная оппозиция парадигматического плана.
А. Фрей предпринял попытку разграничить близкие и потому часто отождествляемые понятия «нулевой», «имплицитный» и «прерывистый» применительно к фонеме, морфеме и знаку, примером прерывистой фонемы может служить французское немое или беглое «е». Так называемое придыхательное «h», присутствующее в слове onze , несмотря на его орфографию, и не допускающее связывание и элизию, является имплицитной фонемой. Она выявляется не содержательно, а на основе оппозиции. Нулевая фонема присутствует в частично идентичных морфемах в качестве дополняющей или заполняющей фонемы, например, в оппозиции cou : cour : coupe и т. д. выявляется конечная нулевая фонема /о/ в /couo/, чередуясь, с /r/ и /p/ в /kur/ и в /kup/ [Frei 1950]. Он определял нулевой знак как имплицитную монему (минимальная единица содержания), являющуюся частью синтагмы и находящуюся в значимой оппозиции с одной или несколькими эксплицитными монемами, входящими в другие синтагмы [Ibid.: 162].
По мнению Годеля, определения нулевого знака Фреем и Балли в основном совпадают [Godel 1953: 34]. Фрей обоснованно заменяет знак монемой, поскольку нулевое означающее является неделимым. Разница между ними не столько в дефинициях, сколько в следствиях. Не случайно, что Фрей говорит просто о «значимых оппозициях», в то время как Балли наделяет нулевой знак «определенным значением».
Фрей принимает во внимание только различия. Любое противопоставление между каким-либо знаком а и синтагмой ab или ba предполагает нулевой знак. Например: о-père по отношению к beau-père , grand-père . Один и тот же нулевой знак является одновременно монемой и синтагмой, поскольку противопоставления o-père , père-o : père adoptif в такой же мере приемлемы как и père : mère , fils и т. д.
По мнению Годеля, роль, приписываемая Фреем нулевому знаку, противоречит соссюровскому свойству произвольности знака. Дело в том, что а-о или о-а будет мотивирована на том же основании, что и синтагма с эксплицитными членами ab как вследствие оппозиции с другими знаками той же природы, так и в своей форме и значении на основе возникающих ассоциаций. «Подобно любому другому знаку нулевой знак может существовать только как элемент оппозиции» [Ibid.: 36]. Если обратиться к соответствующим местам в «Курсе», то вопрос нулевого знака, считает Годель, можно свести к вопросу структуры
Годель склоняется к тому, что вопрос нулевого знака не следует выделять, а рассматривать его в рамках структуры языкового знака. Он рассматривал выделение нулевого знака как методический прием с целью сохранения параллелизма парадигм в морфологии или словообразовании. На этой основе он предложил свое решение омонимии. Омонимию, или тождество знаков, Годель устанавливал по их месту в системе ассоциативных отношений. Так, два корня fond (от fondre и fonder ) являются омонимами, поскольку их парадигмы не совпадают (с одной стороны, мы имеем fondant / fondant , а с другой, – fondu / fondé [Godel 1948: 10]. Омонимы определяются как монемы, сходные по своему фонологическому составу, но различающиеся по своему месту в ассоциативных отношениях. Это определение омонимии Годель распространял на синтаксис, называя ее омофонией.
На близкой точке зрения стоял Л. Прието. Придерживаясь определения нулевого знака Соссюром, он считал, что точнее его следовало бы называть «нулевым означающим» или «знаком с нулевым означающим» [Prieto 1975а]. Прието считал, что к выделению нулевого знака Годелем надо подходить с другой стороны: отсутствие эксплицитно выраженного суффикса в phlok – проявляется не вследствие нулевого знака, а потому, что известно: phlok– – именная основа, которую рассматривают с той точки зрения, что отсутствие эксплицитно выраженного суффикса обусловливает наличие нулевого суффикса. Тем самым мы можем говорить о наличии нулевого знака, о принадлежности phlok – к категории именных основ и о том, каким образом подобные основы образуются.
Прието предложил оригинальный подход к проблеме нулевого знака, предложив рассматривать ее в рамках высказывания, поскольку знак функционирует как таковой, участвуя в композиции высказывания. Высказывание Прието определяет как «знак, который, с одной стороны, автономен, т. е. не испытывает необходимости для своего функционирования в качестве знака интегрироваться в более крупный знак, а с другой стороны, не анализируется на знаки, являющиеся, в свою очередь, автономными» [Ibid.: 190]. Возможные разложения высказывания на знаки проявляются наиболее очевидным образом, когда данное высказывание находится в пропорциональном отношении с другими высказываниями.
Для анализа высказывания на знаки его включают в пропорции, состоящие из высказываний, означающие и означаемые которых различаются. Например, пропорция Mon gant : Des gants : Mon bas : Des bas позволяет выделить в первом высказывании два знака: означающее / mɔ̃̃/ соотносится с означаемым: обладатель 1-го л., ед. ч., а означаемое означающего /gã/ имеет только признак ед. ч. Также как и Годель, Прието приходит к выводу, что проблема выделения так называемого нулевого знака фактически совпадает с проблемой знака вообще. Понятие нулевого знака продолжает использоваться в лингвистической литературе в разных терминологических сочетаниях: нулевое значение, нулевой показатель, нулевая форма, нулевая флексия и др.
§ 3. Учение о синтагме
Линейность расположения элементов в процессе функционирования языка есть фактически его синтагматика. Поэтому характеристика линейности перекрещивается с характеристикой синтагматического плана. Обращает на себя внимание то, что изложение учения об отношениях в системе языка Соссюр начинал с синтагматики, хотя, если следовать логике его положения о психическом характере языкового знака, следовало бы начинать с ассоциативных отношений. Однако Соссюр выбрал первый путь, поскольку, как справедливо отмечает Н. А. Слюсарева, «он является более доступным для анализа» [Слюсарева 1975: 77]. Действительно, речь как реализация языка, носит конкретный характер, доступна для наблюдения и операции по сегментации проводятся над единицами, расположенными в линейной цепи.