Научное наследие Женевской лингвистической школы

Кузнецов Валерий Георгиевич

Соссюр также писал, что «знак всегда до некоторой степени ускользает от воли как индивидуальной, так и социальной, в чем и проявляется его существеннейшая, но на первый взгляд наименее заметная черта», и что «язык есть система знаков, выражающих понятие» [Соссюр 1977: 54]. Таким образом, Соссюр делал акцент на мышление понятийного типа. Что касается Балли, он различал два типа мышления: интеллектуального, логического порядка и аффективного порядка. Проводя это различие, Балли тем самым отступает от положения своего учителя, постулируя активную роль индивида не только на уровне речи, но и языка. Представляет интерес высказывание Сеше в наброске плана неопубликованной статьи «Фердинанд де Соссюр и Шарль Балли» (1943): «...стилистика – это реагент, который нарушает кажущуюся массивную прочность соссюровского принципа» [CFS. 2001. № 54. P. 478].

Балли

считал, что мышление представлено понятиями и чувствами, что дает возможность индивиду выражать с помощью языка как свои идеи, так и чувства, и язык представляет в его распоряжение необходимые средства. Таким образом, согласно Балли, язык не только «система знаков, выражающих понятия», как думал Соссюр, но также система знаков, выражающих аффективность. Учение Балли об аффективности содержит зачатки теории речевых актов (подробнее гл. II, § 2). Изучая аффективный и субъективный аспекты языка, Балли значительно расширил представление о языке.

Изучение роли аффективного фактора в языке занимает важное место в лингвистической концепции Балли [77] . Ч. Сегре, например, подчеркивает, что проблематика, связанная с различением в языке интеллектуального и аффективного, имела для Балли программный характер [Segre 1963: 11].

«Аффективность, – писал Балли, – есть естественное и спонтанное проявление субъективных форм нашей мысли: она неразрывно связана с нашими жизненными ощущениями, нашими желаниями, прихотями, нашими оценочными суждениями: она – что то же самое – внешнее выражение личного интереса, который мы проявляем к действительности» [Bally 1935: 113].

Вопрос о роли эмоционально-экспрессивного фактора в языке был поставлен Балли в его ранней работе «Краткий очерк стилистики» [Bally 1905]. Балли упрекает логическую грамматику и даже всю лингвистику до XIX в. за недооценку того факта, что «у большинства людей чувственность, если брать это слово в самом широком его смысле, преобладает над разумом; язык нельзя понимать только как интеллектуальную операцию» [Ibid.: 127].

В завершенном виде учение Балли о роли аффективности в языке представлено в сборнике его статей «Язык и жизнь». Принципом подборки статей сборника явилась проблематика языка в связи с повседневной жизнью и прежде всего с его носителем – человеком. Ж. Вандриес подчеркивает, что изучение языка в тесной связи с жизнью позволило Балли проникнуть в тайны языкового механизма [Vendryes 1966: 197].

Балли рассматривал проблему аффективности в широком контексте проблемы «человек в языке». В самом деле, говоря словами С. Карцевского, «с одной стороны, язык должен служить средством общения между всеми членами лингвистической общности, а с другой стороны, он должен также служить для каждого члена этой общности средством выражения самого себя, и каким бы “социализированными” ни были формы нашей психической жизни, индивидуальное не может быть сведено к социальному» [Карцевский 1965: 85]. «Именно в языке и благодаря языку, – писал Э. Бенвенист, – человек конституируется как субъект, ибо только язык придает реальность, свою реальность, которая есть свойство быть , – понятию “Ego” – мое и я» [Бенвенист 1974: 293].

Нет чистых идей, никто из нас не живет чистым сознанием, – писал Балли [Bally 1935: 18]. Только в условно-абстрактном плане равенство «дважды два – четыре» может показаться совершенно нейтральным. Но рабочий, получивший днем за свой труд два франка и ожидающий получить столько же вечером, складывая эту сумму, вовсе не безразлично относится к цифре четыре. Для него «четыре» не только факт постоянного абстрактного соответствия (дважды два – четыре), но и нечто важное, существенное. В процессе коммуникации мы имеем дело не с интеллектуальными, а оценочными суждениями. Центр тяжести последних не в интеллекте, а в эмоции, аффективности, они отражают личное отношение говорящего к тому или иному факту, его думы и чувства. Интеллектуальное, бесстрастное суждение La terre tourne становится оценочным в устах Галилея, крикнувшего в лицо своим судьям: E pur si muove! «Это уже не просто научная истина, это – оценка этой истины; она представляется столь важной тому, кто ее установил, что ради нее он рискует собственной жизнью» [Bally 1935: 19].

«Таким

образом, подытоживает Балли, в контакте с реальной жизнью объективные, на первый взгляд, идеи пропитываются аффективностью; индивидуальный язык постоянно стремится выразить субъективное в мысли» [Ibid.: 22]. Балли считает, что во всех случаях, когда выражается живая мысль, язык имеет, хотя бы в минимальной степени, субъективно-эмоциональный характер [78] . Даже называем мы кого-нибудь, в том числе и себя, не без экспрессии.

Согласно Балли, выражение аффективного фактора в языке преследует две основные цели: I. Выражение субъективного мира говорящего (дум, чувств, настроения и пр.), сюда же тесно примыкает выражение субъективной оценки определенной информации; II. Использование соответствующих языковых средств для определенного воздействия на другого или других участников коммуникации.

Остановимся подробнее на роли аффективного фактора в языке в интерпретации Балли.

I. По мнению Балли каждое высказывание, как правило, построено как бы из двух этажей, первым из которых, говоря современным языком, является информация, а вторым – субъективная оценка этой информации говорящим. Он писал, что мы постоянно примешиваем собственное «я» к явлениям действительности, «и последняя не отражается , а преломляется в нас, то есть подвергается искажениям, причина которых кроется в самой природе нашего “я”» [Балли 1961: 22 – 23].

Согласно Балли, в отличие от интеллектуальных суждений, в основе оценочных суждений, с которыми мы имеем дело в речи, «лежит не объективное понятие каузальности, а ориентация на субъктивную цель, это – телеологические суждения» [Bally 1935: 21]. Например, когда мы говорим Il fait chaud либо il pleut , речь идет не только о простой констатации, но и о нашем субъективном отношении к тому, о чем сообщается; мы выражаем удовольствие или неудовольствие, заинтересованность или озабоченность в связи с тем или иным явлением природы. Например, Il fait chaud мыслится при определенных условиях как «мне приятна или неприятна эта жара», «она причиняет мне зло (или добро)», «она благоприятствует или нет моим интересам»; «я смогу обойтись без зимней одежды», «мой урожай будет богатым или, наоборот, погибнет на корню» и пр.

II. Язык может использоваться не только как средство «самовыражения», но и как средство воздействия на собеседника. Самый обычный разговор – обычный для поверхностного наблюдателя – представляет собой не что иное, как желание разговаривающих подействовать друг на друга, заразить своими желаниями, стремлением «внедрить» что-либо [79] . «Язык, – пишет Балли, – предстает перед вами в качестве оружия, которое использует каждый собеседник с целью воздействия на другого, чтобы навязать свой ход мыслей» [Балли 2003: 34]. «Если вы хотите, чтобы кто-нибудь к вам подошел, вы в разных случаях скажете это по-разному; средства выражения будут меняться в зависимости от того, какие отношения связывают вас и человека, к которому вы обращаетесь, и особенно от того, что, по вашему мнению, может последовать в ответ на вашу просьбу: согласие или возражение. Отсюда бесконечное разнообразие формул: Ve n e z ! ‘Приходите!’ – Voulez-vous venir? ‘Вы хотите прийти?’ – Ne voulez-vous pas venir? ‘Не хотите ли прийти?’ – Vous viendrez, n’est-ce pas? ‘Вы придете, не правда ли?’ – Dites-moi que vous viendrez! ‘Ну, скажите, что придете!’ – Si vous veniez? ‘Может быть, вам прийти?’ – Vous devriez venir! ‘Вы должны были бы прийти!’ – Venez ici! ‘Идите сюда!’ – Ici! ‘Сюда!’. Во всех этих, таких разных высказываниях угадывается напряжение говорящего, ощущается борьба с возможными возражениями и чувствуется необходимость оказать воздействие на собеседника» [Там же: 34]. Сколько нюансов вежливости, учета возраста, социального, должностного положения, лицемерия, тонкой игры иронии и прочего может видеть наблюдательный исследователь в обыкновенном житейском разговоре! – восклицает Балли.