Наука под гнетом российской истории
Шрифт:
В феврале 1882 г. Менделеев диктует стенографистке свою статью «Какая же Академия нужна в России?», но, убоявшись, видимо, ее публикации, прячет в стол нерасшифрованные записи. Впервые ее напечатали аж в 1966 году! А.М. Бутлеров свои настроения скрывать не стал. Уже 13 февраля 1882 г. в аксаковской газете «Русь» он начинает публикацию своей статьи «Русская или только Императорская Академия наук в Санкт-Петербурге?». Жаль, что работу Менделеева не прочли в свое время. Она была глубже и обстоятельней статьи Бутлерова, в коей просто сводились счеты с «академическими немцами».
В 1889 г. президентом Академии наук стал Великий князь К.К. Романов. В те годы острота противостояния «немецкой» и «русской» партий в Академии прошла, иностранцев (по месту рождения) более не приглашали в Петербургскую Академию. И тем не менее инерция прошлых конфликтов была столь велика, что новый президент счел своей главной задачей сделать Академию наук российской, а не немецкой [180] . В своем дневнике за 9 февраля 1890 г. он оставил такую запись: “Читал статьи Бутлерова в «Руси» за 82
[180] Арская А.П. Двенадцатый президент Академии наук // Вестник РАН. 1994. Т. 64. № 1. С. 56-61
[181]Загадка К.Р. (Из дневников Великого князя К.К.Романова) // Москва. 1994. № 1. С. 179
Итак, на излете проблема «обрусения» нашей национальной науки приняла уродливый, почти карикатурный характер, ибо к концу XIX века русская наука уже прочно стояла на ногах и ни в какой защите от «немецкого» засилья не нуждалась. Для К.К. Романова же принадлежность к «немцам» определяла только фамилия ученого. «Немцами» для него были Плеске, Струве, Ольденбург, Шмальгаузен и другие чисто русские ученые, родившиеся и получившие воспитание в России.
Такое отношение к «чистоте» науки более напоминало позицию уже вскоре возвысившего голос с трибуны Государственной Думы В.М. Пуришкевича, одного из лидеров «Союза русского народа», столь же рьяно боровшегося за чистоту русской нации.
Глава 4
Финансовая кабала государственной науки
Начнем с очевидного. Чтобы наука в стране успешно развивалась, необходимо – помимо прочих – соблюдение од-ного непременного условия: она должна финансироваться государством, причем финансирование обязано быть стабиль-ным и достаточным. Если государственное финансирование нау-ки является единственным источником ее существования, то нау-ка в прямом смысле становится зависимой от политики, иными словами, попадает в государственную кабалу. Мы хорошо знаем, что весь исторический период функционирования российской науки как государственного института как бы естественным образом распадается на три неравновеликих этапа: до 1917 года, когда наука сосуществовала в союзе с абсолютизмом, с 1917 по 1991 год – время экстенсивного вспухания науки в период господства коммунистической идеи, и после 1991 года, когда выстроенная система в одночасье рухнула, новая еще даже не оконтурилась, и в условиях жесточайшего экономического кризиса государство было вынуждено поставить науку в самый хвост «очереди из приоритетов». Ее обрекли на унизительное су-ществование.
Поэтому считать, что твердое государственное финансирование науки является ее благом [182] – это значит парить в историческом занебесье, с которого реальные проблемы грешной российской действительности не видны вовсе. Для России исключительно государственное финансирование науки было не благом, не бедой – это ее историческая реальность, одна из «особостей» развития нашей национальной науки. Ее мы и рассмотрим.
Мысль В.И. Вернадского о том, что планомерная научная работа в России, начатая усилиями Петра I, не прерывалась до тех пор, пока не иссякла “государственная поддержка научного творчества” [183] , верна абсолютно. С самого основания Академии наук действовал и негласный стереотип сугубо выборочного по-ощрения науки: прикладную науку ценили выше фундаментальной, а естественным наукам отдавали предпочтение перед гуманитарными. Иными словами, уже тогда наука поощрялась «за достигнутые успехи»: содержание Академии наук давали ровно столько, чтобы она не протянула ноги, зато отдачи от нее требовали мгновенной.
[182] Александров Ю.И. Самоубийственная жажда грантов // Вестник РАН. 1992. № 5. С. 51-59
[183] Вернадский В.И. Труды по истории науки в России. М., 1988. С. 65
… Уже через 5-7 лет после открытия Академии наук стало ясно, что отпущенные росчерком Петра I “24912 рублев” обрекают ученых на нищенское существование. В 1731 г И.-Д. Шумахер писал отбывшему вместе с Двором в Москву президенту Академии Л.Л. Блюментросту, что сотрудники Академии наук борются с нуждой и что следует ждать “полнейшего распадения Академии” [184] . Весь 1732 год жалование сотрудники Академии не получали вовсе. Даже предельно терпеливый труженик Л. Эйлер подал на имя Анны Иоанновны жалобу – жить не на что, какая уж тут наука. Аналогичное прошение ушло в Сенат в 1734 г., его подписали профессора Хр. Гольдбах, И.-Д. Шумахер и Г.-З. Байер. Понятно, что полная финансовая несостоятельность Академии приводила к частой смене президентов: видимо полагали, что старый слишком докучал просьбами. В 1733 г. Л.Л.
Уже тогда мудрейший Л. Эйлер понял, что Россия – не та страна, которая будет заботиться о науке, давая ей потребное количество средств. Если наука хочет выжить, ей надо самой о себе позаботиться, т.е., говоря современным языком, создать дееспособную систему самофинансирования. Он предложил резко улучшить издательскую деятельность Академии и, помимо научных трудов, издавать и продавать то, что пользуется спросом: календари, газеты, книги [186] . Не учел он только одного – на все в России надо испрашивать Высочайшее соизволение, а власть была вовсе не заинтересована в том, чтобы печатное слово распространялось и будило мысль. Поэтому все осталось по-прежнему.
[186] Там же. С. 316
Время шло. Сменялись монархи, но отношение их к науке оставалось неизменным. Елизавета Петровна Академию наук просто не замечала. Петр III не успел выказать свое отношение, зато Екатерина II в первые годы к наукам благоволила, обещала, что ее страна станет просвещенной и богатой. Но длился этот порыв недолго, уже после Пугачевского бунта (1773-1775 гг.) все в стране было «зажато» и Академия наук вновь села на голодный паек [187] . Вывод напрашивается очевидный: на протяжении всего XVIII века “Академия наук не раз… была на волосок от гибели” [188] .
С 1801 г. Россией стал править Александр I, “интелли-гент на троне”, как назвал его Н.А. Бердяев [189] . У ученых затеплилась надежда – а вдруг он поймет нужды науки. На Высочайшее имя ушло очередное прошение. Академики сообщали царю, что их учреждение “истаивает” на глазах и “если к отвращению ее (Академии наук. – С.Р.) разрушения надлежащих мер принято не будет, то ей долго не восстановиться” [190] . Царю, однако, было не до науки – его занимали проблемы более глобальные: реформирование всего государственного строя страны, вплоть до ограничения самодержавной власти, да еще Наполеон, война с которым полностью истощила государственную казну. После отставки в 1810 г. с поста президента Академии наук Н.Н. Новосильцева, кстати одного из основных авторов академического Устава 1803г., у Александра I не нашлось времени, чтобы «при-ставить» к ней нового президента. Так и жила она, управляемая непосредственно сменявшими друг друга министрами народного просвещения, вплоть до 1818 г., когда президентом Академии был назначен граф С.С. Уваров. В эти годы Академия наук была на грани “полного научного замирания”, а российская наука “стояла в стороне от мирового научного творчества” [191] .
[189] Бердяев Н. Русская идея // Вопросы философии. 1990. № 1. С. 87
[190] История Академии наук СССР. Указ. соч.Т. I. С. 327
[191] Вернадский В.И. Указ. соч. С. 238
А как могло быть иначе, коли, к примеру в 1804-1805 гг., на суммарные нужды Министерства народного просвещения, т.е. на все виды образования плюс Академия наук, отпускалось лишь 2% бюджетных средств, а к 50-м годам эта цифра упала до 1%. Чтобы картина была более ясной, скажем, что на образование в начале XIX века расходовали в 3,5 раза меньше средств, чем на содержание Двора [192] . В 1816 г. крупный государственный деятель той поры Н.С. Мордвинов писал графу А.А. Аракчееву, что при столь скудном ассигновании на просвещение и науку “нельзя ожидать ни богатства, ни благоустройства в России” [193] . Особенно тяжелыми оказались 20-е годы, когда ученым, как и при Анне Иоанновне, подолгу не платили жалованье, иссякли средства на приобретение материалов на научные эксперименты, даже книги было купить не на что. К 1826 г. издательская деятельность Академии почти полностью прекратилась, а имевши-еся вакансии долго не замещались по той же прозаической причине – нечем платить. Ничего не изменилось в нищенском положении науки и при Николае I. Нет, кое-что все же изменилось, ибо к финансовому гнету добавились невиданные ранее идеологические запреты.