Наука умирать
Шрифт:
— Почему так всё меняется, Степаныч?
— Не столько меняется, сколько раскрывается, и мы видим то, что раньше было скрыто.
Генерал вышел первым, за ним — Тимановский и Дымников. Прозвучало его обычное приветствие:
— Здравствуйте, мои друзья.
Офицеры отвечали с искренней радостью. Раздались вопросы: «Куда пойдём?.. Когда в поход?.. Когда на Екатеринодар?..»
Марков увидел поручика Корнеева.
— A-а!.. И ты здесь, мерзавец...?
Подошёл и, неожиданно размахнувшись, с силой ударил нагайкой по плечу и шее, вновь размахнулся... Корнеев бросился бежать, генерал за ним, догоняя и стегая по спине, по рукам, куда придётся. И приговаривал:
— А ты не воруй! Не воруй!
Кто-то спросил Павлова:
— Об этом тоже напишете, капитан?
В это утро 1-я бригада направилась к аулу Панахес и далее, к Елизаветинской, чтобы обеспечивать переправу, которую уже прошёл авангардный Корниловский полк.
Дорога сухая. Солнце. Шли с песней:
Слушайте, братья, Война началася! Бросай своё дело, В поход собирайся. Смело мы в бой пойдём За Русь святую, За Родину прольём Кровь молодую. Рвутся снаряды, Строчат пулемёты, Их не боятся Маркова роты...А на левом берегу Кубани, у железнодорожного моста, в пяти километрах от Екатеринодара стояла Офицерская рота. Окопались, оборудовали командный пункт, установили наблюдение за правым берегом, где так же окопались красные, прошлись по окрестностям, достали самогонку, домашнее вино, сало, мамалыгу — хлеба здесь почему-то не оказалось. Ждали, когда же сюда придёт бригада и начнётся последний штурм. Кубанский полк стоял ниже по течению, и оттуда присылали связных за новостями, которых не было. Лишь к вечеру сюда добрался Дымников, и офицеры узнали, что город будут брать без них.
Сидели с Мушкаевым в оборудованном им укрытии, похожем одновременно и на окоп, и на шалаш, и на маленькую саклю, прижатую к скале; скалой был небольшой бугорок, подчищенный лопатой. Пили мутное кислое вино, закусывая хлебом, оказавшимся в заплечном мешке Дымникова, и салом, раздобытым Мушкаевым.
Широкий радостно-розовый закат угасал над ровным степным горизонтом. За рекой возник неразборчивый шум, выкрики, грохотанье телег. И вдруг — ритмично-протяжные звуки песни. С лёгким дыханием первого ветерка донеслись слова:
Смело мы в бой пойдём За власть Советов...— Нашу песню поют товарищи, — усмехнулся Мушкаев. — Только слова несколько изменили.
— Уходят отсюда, — констатировал Дымников. — К Елизаветинской — корниловцев встречать.
— Я так и не понял, почему не мы в авангарде. Сколько раз ни пытался Корнилов пустить их в бою впереди, всегда ему приходилось вводить нас, марковцев. Может быть, ты мне объяснишь этот странный манёвр нашего командующего?
— Любимчики, наверное. Неженцев... Вообще-то я не ожидал, что даже на войне, где смерть ждёт каждую минуту, за каждым углом, люди могут быть такими мелкими. Собственно говоря, кто такой Корнилов? Смелый кочевник? Времена Чингисхана прошли. Ты же знаешь, как Брусилов отозвался о Корнилове: сердце льва, а голова осла.
За рекой шум усиливался с наступлением темноты. Вскоре даже можно было разобрать команды: «Становись!.. Шагом марш!..» Приближалась ночь, полная луна выкатилась из облака над рекой, и по Кубани побежала трепещущая дорожка. Движение в окопах красных постепенно прекратилось. Над высоким правым берегом высветилось слабое зарево от огней города.
Конский топот возник сзади. Многие офицеры поднялись, поспешили к дороге. Подъехал генерал Марков с ординарцами.
— Здравствуйте, мои друзья, — поздоровался генерал с встретившими. — По местам, господа. Обстановка на фронте спокойная.
Подъехал к крытому окопу командира роты, спешился, поздоровался, отвёл Плохинского в сторону, в прохладную тень. И сейчас же услышал чьи-то быстрые шаги, взволнованный голос:
— Господин подполковник! Назар Борисович!
— Здесь командир бригады, — ответил Плохинский и объяснил Маркову: — Мой ординарец. Что-то произошло.
Подошёл офицер-ординарец, доложил:
— Ваше превосходительство, с восточного направления движется колонна пехоты. В полуверсте от наших постов.
— Поднимайте роту, Назар Борисович, а я пойду вперёд. Ведите меня к постам, прапорщик. Что за колонна, твою мать? Там же стоит наш Кубанский полк.
На посту у дороги офицеры уже приготовили пулемёт, всматривались, вслушивались. В степную тишину ворвались звуки войны: команды, голоса поднимающихся по тревоге офицеров, торопливые шаги. Лунный свет пёстрыми пятнами рассыпался по степи, и там, где выползала из тьмы дорога, вдруг сверкнули погоны и белые фуражки.
— Стой! Кто идёт? — закричали постовые.
— А кто спрашивает? — спросили с дороги.
— Здесь генерал Марков! — крикнул сам командир бригады.
— Ваше превосходительство, прибыл 1-й батальон Кубанского полка. Докладывает капитан Мельниченко.
— Остановите батальон! Я вам... вашу мать!..
Марков почти бегом рванулся к батальону, толпившемуся на дороге. За ним — офицеры, дежурившие в охранении. Кубанцы быстро кое-как построились, их командир намеревался доложить по форме, но Марков махнул рукой и обложил крепкой матерщиной.
— Почему вы здесь? — кричал он. — Я же приказал вам оставаться на месте.
— Ваше превосходительство, стоим целый день — и никаких распоряжений. Думали, нас бросили...
— Что? — закричал генерал. — Ах вы..! Вы видели, что я бросил кого-нибудь? Я приказал вам стоять на месте, и вы обязаны выполнять приказ! А не хотите — ну вас ...! Получайте расчёт!
Подошли многие офицеры и оказались зрителями происшедшего: в зеленовато-призрачном лунном свете на дороге стоял генерал в привычной папахе и куртке. Неожиданно он сунул руку в карман этой своей потёртой, потерявшей цвет униформы и вытащил бумажник.