Наука умирать
Шрифт:
— Дмитрий Тимофеевич, — уговаривал Марков, — возьмём станцию — там склад снарядов. В тех низких серых строениях. А сейчас не жалей снаряды.
— Чтобы не жалеть снаряды, надо бить наверняка. Это значит — прямая наводка.
— Выходи на прямую и бей. Только бей по поездам, а не по зданиям. Иначе без снарядов останешься.
Миончинский скомандовал: «Расчёты на колеса! Выезжаем на прямую наводку. Вперёд!..» Мешала грязь, но помогал заметный наклон местности в сторону станции. Через несколько минут артиллеристы на руках докатили пушки до удобного места, с которого открывался вид на красные бронепоезда, стоявшие в посадках на окраине Станции.
— Гранатой! — командовал подполковник. — Первое и второе — по правому, третье и четвёртое — по левому! Прицел 22!..
Первый разрыв вздыбил насыпь, осыпая землёй сталь переднего бронепоезда, с которого строчили пулемёты. Удачные были и следующие выстрелы. Платформы дымились, огонь орудий правого бронепоезда прекратился. Марков и Тимановский наблюдали в бинокли. Вдруг очередной выстрел, и... оглушительный грохот сотряс землю, Высокий столб чёрного дыма, прорезанный лезвиями пламени, поднялся над низким пристанционным строением.
— Эх, твою мать! — выругался Марков, опуская бинокль. — Куда же он стрелял? Я же предупреждал — там склад снарядов.
Но ещё не затихли отголоски этого взрыва, а окраина станции вдруг заполнилась бегущими красными. Оба бронепоезда задымили и тронулись к станции. Второй шёл медленнее — наверное, выстрелами повредили паровоз. Услышалось отдалённое офицерское «Ура!» слева, со стороны станицы — Корнилов бросил в наступление 2-ю бригаду.
— Командуй в атаку, Степаныч, — сказал Марков. — Бой выигран.
На станции бронепоезда встречал комендант со своими помощниками. Он рвался уехать на «Коммунисте». Из штабного вагона вышел Руденко с забинтованной головой — выстрелом сбило с ног, и он ударился о стальную стенку.
— Санитарный вагон с ранеными цепляй к моему бронепоезду, — сказал он коменданту, — ас тобой разберёмся. Веди к телефону.
В комнате коменданта сидела Маруся в косынке сестры милосердия и в шинели без погон.
— Бежаль от белых, — объяснил комендант. — Я уже ничего не понималь. Один сестра — к белым, другой — от белых.
Руденко и его матросы с любопытством рассматривали женщину.
— Сама сбежала или наши взяли? — спросил командир.
— Ушла от них. Вроде за ранеными. Цепи залегли, я поползла к вашим и раненым помогала.
Совсем близко застрочил пулемёт. Мимо окон комендатуры бежали отступающие красногвардейцы.
— Командир, давай за телефон скорей, — заволновались матросы.
— Линьков им из своих пулемётов в борт ударит. Давай связь, комендант. А ты, перебежчица, как тебя? Маруся? Расскажи, что там. Много ваших побили?
— Много. Раненых не успевали выносить. Вы сказали: Ливнков. Он здесь? Он меня знает.
— Хорошо. Сейчас он сюда причалит. Ему тоже связь нужна. А что генералы?
— Начальник штаба Романовский ранен в ногу, навылет.
— А Марков?
— Этого чёрта пули не берут.
— Не любишь его? Вот и я тоже. Комендант, где связь? Давай трубку! Город! Город! Давай штаб! Давай командующего!.. Вот и твой Линьков, Маруся. Хорошо, Миша, твои пулемёты работают. За это представлю тебя твоей знакомой.
Линьков старался изобразить радость встречи, но боялся неожиданностей — могут по-всякому повернуть.
— Это моя разведчица, — сказал он. — Что-нибудь принесла нового?
Теперь пулемёты дружно заработали на западной окраине. Временами даже слышалось «Ура!».
— Все планы знаю. Всё расскажу, — Маруся быстро поднялась со скамейки и подошла к Линькову.
— В штабе расскажешь, — перебил Руденко. — Тишина! Говорю с самим. Да... Отступают полным ходом. Есть.
Положил трубку. Все смотрели на него со страхом и надеждой: жизнь и смерть зависели от приказа Автономова.
Линьков, ещё только принимая под командование так называемый бронепоезд, на котором ж было ни единого Орудия, понял, зачем его назначил сюда Автономов, я решил, что надо как-то бежать. Пытался оказаться контуженным, но экипаж — матросы. Их так легко не проведать. Теперь предлог серьёзный.
— Приказано отступать, — сказал Руденко. — Ты, комендант, давай со своими на мой «Коммунист».
Теперь пулемётный и винтовочный огонь приближался :<востока. Станцию охватывали с двух сторон.
— Олег, — в голосе Линькова звучало безнадёжное отчаяние, не так бы надо просить о спасении, — у разведчицы ценные сведения. Нам с ней надо срочно в штаб, а у меня повреждён паровоз. Его сейчас отремонтируют, но он еле ползёт. Только к утру доедем до Екатеринодара. Мне надо ехать с тобой. Командование передам комиссару. Ты его знаешь.
Руденко помолчал, пристально вглядываясь в Линькова. Потом сказал бесстрастно:
— Надо Автономову доложить.
— Я знаю план Корнилова, — сказала Маруся. — Узнала от адъютанта.
Руденко взялся за телефон и вскоре бросил — связи уже не было. Перебили провод.
— Ты, Миша, командир, и не имеешь права бросать своих людей. А у тебя мои матросы. Все! По местам и отдаём концы.
Все чуть ли не бегом поспешили к бронепоездам. Только Линьков плёлся, как приговорённый. Он и был приговорён.
Один из помощников коменданта вдруг вспомнил о собаке:
— Возьмём её, товарищ комендант? Она к нам привыкла.
— Ты что говориль? Какой собака?
— Вот эта. Белая. Вишь, к нам ласкается.