Навь и Явь
Шрифт:
– Прощай, Ждана. Против твоего сына я не пойду, но и присягать ему не стану. Пущай идёт на меня войной, ежели захочет меня подчинить – не сдамся.
Ждана приблизилась к горячему, сдерживаемому рукой всадника коню и набросила венок на луку седла.
– Довольно с нас войн, Владимир. Езжай с миром.
По войску полетел приказ: «Поворачиваем вспять!» Складывались шатры, гасились костры, конница садилась в сёдла… Наблюдая за этим, Мечислава пробормотала:
– Что ты ему такого сказала, госпожа Ждана? Может, и
– У меня была готова только одна рубашка, – вздохнула Ждана, провожая взглядом скачущего прочь Владимира. – Гостомысл и Любор уже скоро будут под Зимградом, я к этому времени не успею…
– Так дело в вышивке? – вскинула брови Мечислава. – Ну ты и мастерица!
– В ней… И не только, – проронила Ждана.
Она всем сердцем желала предотвратить кровопролитие, но сделать это ей было не суждено. Из восставших князей она хорошо знала лишь Владимира, поэтому за три дня дополнила вышивку на уже готовой рубашке заговорённым узором.
В двадцати вёрстах от Зимграда войска Гостомысла и Любора встретили вдвое превосходящую по числу силу; половина её состояла из дочерей Лалады, брошенных из Белых гор на подмогу полкам, которые шли в бой под стягом Ярослава. Возглавляли их Мечислава и Ружана; кареглазая воительница первая начала мерно ударять мечом о щит, притопывая ногой, а вся её рать последовала этому примеру. Вскоре жутковатое, отдающееся эхом в груди «бух, бух, бух» загремело отовсюду, а кошки молниеносно перенеслись в тыл войска мятежных князей. От грохота, топота и лязга дрожала земля под ногами – и это притом, что сражение ещё не начиналось. Сей устрашающий приём кошки взяли на вооружение, переняв его у навиев; Ярославова рать присоединилась к ним, и Гостомысл с Любором очутились в гремящем кольце, готовом вот-вот смертоносно сомкнуться. К ним неспешно шагала облачённая в сверкающие на солнце доспехи княгиня Лесияра; пучок алых перьев колыхался на навершии её богатого шлема, багряный плащ развевался на ветру, скользя по морю цветущих луговых трав, а в руке слепящими жаркими вспышками сиял великолепный зеркальный клинок. Остановившись недалеко от переднего ряда рати князей-бунтарей, она вскинула руку в латной перчатке, и грохот стих. В звонкой, наполненной вздохами ветра и шорохом травы тишине повелительница женщин-кошек зычно крикнула:
– И не стыдно вам, люди?! Вы забыли, как мы с вами бок о бок сражались против нашего общего супостата? Как братались на поле боя, обнимаясь и плача над телами убитых товарищей? Быстро же вы предали забвению клятвы на крови, которые вы давали! Что такое ваша кровь после этого? Вода! Что есть ваши обеты после такого вероломства? Пустой звук!
Её голос нёсся над головами воинов могучей ширококрылой птицей, грозный и пронзающий души. Горьким эхом раскатывался он, тая в поднебесье, и его отзвуки терялись где-то в подоблачной выси.
– Я – княгиня Лесияра, ежели кто-то видит меня впервые! Когда грянул лихой час, я послала вашим землям помощь. Мои кошки гибли сотнями и тысячами за ваших матерей, сестёр, дочерей! Мало, по-вашему, пролилось крови? Мало плачет вдов? Мало детей осталось сиротами? По-вашему, мы с вами заплатили пустяковую цену за мир и свет солнца над головой?! Коли так, то давайте! – Лесияра раскинула руки в стороны, словно подставляя тело стрелам. – Давайте же сражаться, давайте убивать друг друга!
Ни один меч не поднялся в её сторону, ни одно копьё не качнулось, ни одна стрела
– Гостомысл и Любор, я спрашиваю вас: зачем вы выступили против законного великого князя? Чем Ярослав успел вам насолить? За ошибки своего отца, Вранокрыла, он не должен нести ответ, но исправить их он в будущем сможет, став мудрым и великим правителем. Или, быть может, невинное дитя встало на вашем пути к власти? Вы решили воспользоваться случаем, чтобы захватить великокняжеский престол? Коли так, то это пустая затея. Мы не дадим вам этого сделать, а люди не должны гибнуть во имя ваших алчных помыслов. – Княгиня вскинула подбородок, сверкая орлиным взором. – Я взываю к вам, простые воины! У вас есть семьи: матери, отцы, жёны, дети. Возвращайтесь к ним! Вы бились за свою родную землю с навиями, и это была достойная цель. Ныне же ваши князья собрали вас под свои стяги по совсем иным причинам, из-за которых не стоит умирать самим и лить братскую кровь. Я всё сказала. И ежели вы со мной согласны, то сложите оружие, и я даю вам слово княжеской чести: ни один из вас не погибнет от наших мечей. Путь домой вам будет чист.
Княгиня смолкла, а ветер ещё долго носил эхо её слов, рассыпая его по траве и роняя семена в сердца воинов. А потом наземь упал первый меч, за ним – второй, третий, четвёртый…
– Не смейте! – прогремел князь Гостомысл, высокий, голенастый, с вытянутым, длинноносым лицом, на котором топорщилась щетинистая тёмно-русая борода. – Не смейте бросать оружие!
– Воюй сам, княже, коли охота, – ответил ему один из воинов, усмехнувшись в белые усы. – А мы навоевались уж.
Старый розовый куст, когда-то раскидистый и большой, плохо пережил зиму: мощные серединные ветки засохли, зато на пеньках спиленных боковых побегов, покрытых грибком, зеленели молодые отпрыски. Куст портил своим видом цветник, и Берёзка, потирая подбородок, думала, что с ним делать. Едва она взялась за лопату, чтобы выкопать его, как послышался знакомый, прохладно-звучный голос:
– Берёзка, ну разве можно в твоём положении?…
К ней, держа треуголку в руке, шла Гледлид. Под мышкой она несла толстую книгу в кожаном переплёте, а солнце играло на её рыжей гриве тёплыми медовыми переливами.
– А что такого? – Берёзка вонзила штык лопаты в землю, хрустнул перерубленный корень. – Мне вовсе не тяжко.
– Ну уж нет! Дай сюда. – Навья отняла у возмущённой Берёзки лопату, воткнула чуть поодаль и повесила на неё свою шляпу. – Разве садовниц мало у вас? Коли тебе надобно выкопать куст, они эту работу сделают.
– А тебе что за забота? – прищурилась Берёзка с усмешкой, возвращая себе лопату и нахлобучивая шляпу на голову владелицы. – У садовниц своих хлопот вдоволь. Иди по своим делам, а мне мои делать не мешай!
– Как бы не так. – Лопата была снова отобрана у Берёзки, а нахальная улыбка Гледлид сверкала на солнце молочной белизной изящных клыков. – Тебе следует беречься! Ты хочешь выкопать этот куст? Хорошо, давай я сделаю это.
– А давай. – Берёзка чуть отошла в сторону, открывая навье пространство для работы. – Мне надо его разделить на части и рассадить: серёдка засохла, а с боков молодые побеги есть.