Навь и Явь
Шрифт:
– Да, матушка, ты расслышала верно, – сказала Северга.
– Но почему? Война – грязное дело, женщине не место в бою, – проговорила Воромь, щурясь, словно бы от головной боли. – Разве нет других занятий, более благородных и приличествующих твоему положению?
– Но ты же сама верно заметила, матушка: у меня нет особых способностей, – усмехнулась Северга. – Я не чувствую склонности ни к чему, но и праздной быть не желаю. – При этих словах она скосила насмешливый взгляд в сторону отца, который сидел за столом с мятым, небритым лицом и вяло ковырялся в своей тарелке.
– Мда… –
– Война ведётся не ради разрушения, – осмелилась заметить Северга. – Она нужна для защиты своих земель и присоединения новых. Для расширения и обогащения государства. Выходит, это тоже в некотором роде созидание.
Ресницы матери дрожали, словно она пыталась стряхнуть с них не то слезу, не то какую-то мысль. Впрочем, слёз на её глазах Северга никогда не видела.
– Хм… У тебя, несомненно, есть ум, но он какой-то извращённый, – сказала Воромь, откидываясь на спинку стула. – Видимо, сестра всё же была права, и мне не стоило работать во время беременности: быть может, расходуя свою душу, я каким-то образом потратила и часть твоей. Обогащение… А жизнь для тебя имеет какую-то ценность?
– Чья именно? – уточнила Северга.
– Ничья. Просто жизнь. – Отпив глоток травяного отвара, мать задумчиво отодвинула кружку в сторону.
– Это слишком общий вопрос, матушка. Когда дело доходит до драки, общие вопросы уступают место частным. Не бывает «просто жизни». Есть моя, твоя, чья-то ещё. И тут уже надо смотреть, чья жизнь имеет большее значение.
Северга давно заметила: если говорить жёсткие и спорные вещи, идущие вразрез с представлениями матери, та оживала. Эта проклятая отстранённость лопалась, как кокон, и мать спускалась на землю, в «здесь и сейчас». Для этого её приходилось тормошить, и только самые острые слова могли пробить эту корку отчуждённости.
– Да… Мне жаль, что я не говорила с тобой. – Руки матери с длинными холеными когтями устало легли на крышку стола. – У тебя есть ум, но у меня не было ни сил, ни времени его заточить и направить… И выросло то, что выросло. Но, пожалуй, ты впишешься в ту область, в которой хочешь занять место. Поступай как знаешь, это твоя жизнь.
Немногие женщины выбирали путь воина, но Северге было на это плевать. Её сердце покрылось панцирем, а тело закалилось скалолазанием и плаванием в ледяной воде. Она обратилась к Гырдану, и тот сказал:
– Не знаю, зачем тебе это нужно, но могу посодействовать. В Туманном Гнезде есть школа для воинов Её Величества Владычицы Дамрад, я сам её прошёл и имею там кое-какие связи. Могу тебя туда устроить, но учти – там тебе придётся забыть о том, что ты женщина. К тебе будут относиться так же, как ко всем – никаких исключений и преимуществ.
– Я согласна, – сказала Северга.
Туманное Гнездо – нечто среднее между селом и маленьким городишком – лежало над горным ущельем, леденящая глубина которого отчасти скрадывалась завесой вечного тумана. В тех горах вили гнёзда драм'aуки – огромные ящеро-орлы, опасные твари, частенько нападавшие на навиев. Их яйца
Высокая каменная стена и мощные ворота, увитые чёрным плющом, от прикосновения к которому на коже вскакивали болезненные и долго не заживающие язвы – такова была угрюмая и холодная наружность места, куда лежал путь Северги. Внутри этих стен ей предстояло пройти жестокую переплавку, ковку и выйти из этого горнила твёрдым и смертоносным клинком.
Она мокла под ледяным дождём, стоя в строю вместе с тремя сотнями новичков на площади для общих сборов. Над головами раздавался хрипловато-зычный голос, внушительно сопровождаемый грохотом непогоды:
– Ну что, дохляки и засранцы, сунули свои любопытные сопливые носы в прибежище головорезов Дамрад? Захотелось стать сильными, да? Так вот, слушайте, что я вам скажу, и это будет правда, для кого-то – без сомнения, горькая. Вы – ничтожества. Сопляки. Вонючие кучки дерьма. Не скулить! Сейчас вы именно это из себя и представляете. Жалкие говнюки и больше ничего.
Внешне девушка слилась с толпой вновь прибывших, но внутри у неё, как и у всех остальных, клокотало раскалённое, как лава, негодование, а ноздри раздувались. Струи воды неприятно ползли по телу, ветер выдувал из костей остатки тепла, мокрая одежда липла к коже, а здоровенный сутулый дядька с блестящей лысой макушкой, глубоко посаженными угольками свирепых глаз и мощной челюстью добавлял к телесным неудобствам ещё и душевные, поливая новичков потоками оскорблений и язвительных слов.
– Ваши кулаки сейчас, небось, чешутся, чтобы мне врезать? Хо-хо! Я знаю. Ещё как чешутся! Спешу вас обрадовать: не всем придётся терпеть меня до конца обучения, потому что не все дойдут до этого самого конца. Вы сунулись сюда – что ж, пеняйте на себя. Никто не будет вытирать вам сопли и мыть ваши вонючие задницы, когда вы обгадитесь от нагрузки. Если ваши кости треснут – это не моя забота. Если ваше сердце лопнет – это не моя забота. Если ваши кишки вывалятся наружу, я не буду их засовывать обратно. Всё это – ваша и только ваша забота. Сдохнете – туда вам и дорога, никто не станет о вас плакать. Владычице нужны только лучшие, а на всех остальных, возомнивших о себе слишком много, мне насрать. Всем всё понятно? Ну, тогда вас ждёт обряд посвящения!
Северге показалось, будто начался камнепад: со всех сторон на них полетели воины в устрашающих шлемах в виде чудовищных черепов. Как серая волна, они сомкнулись вокруг испуганного стада новичков, а дядька, произнёсший перед строем радушную приветственную речь, крикнул:
– Все, кто останется стоять на ногах – приняты! – И смылся под шумок.
Полетели во все стороны зубы, кровь, слюна. Удары, крики, хруст костей… «Хорошенькое посвящение», – сверкнула в голове Северги мысль и тут же потухла: кулак в шипованной перчатке прилетел будущей ученице школы головорезов Дамрад в живот, и дыхание резко оборвалось, как вода, выплеснутая из ведра.