Навь. Книга 2
Шрифт:
Раз! И волхвы сняли морок, представ перед арестантом в своем обычном обличии. Даже через затемненное стекло полупрозрачного зеркала граф увидел, как побелел арестант.
— Ты нас узнал, я вижу, — насмешливо сказал Кресислав. — Ну что же, приступим! Есть у нас к тебе вопросы.
Арестованный попытался бежать, но Кресислав подставил ему подножку, а дед Козьма с недюжинной силой взял бесогона за грудки и бросил его в угол.
— Помогите!
— Ори, ори, — сказал Козьма. — Только не обосрись, я вони не переношу.
Да, граф такое видел в первый раз. Камера озарялась сполохами света, арестант бился как одержимый бесами и
Драбицын, ошарашенный увиденным, вышел из комнаты наблюдения.
— Все, Ваше Сиятельство, мы закончили, — Кресислав с Козьмой посадили так и не пришедшего в себя арестанта на железный стул с прикрученными к полу ножками.
— Ну нихрена себе вы поговорили, господа! А мне что теперь с ним делать?
— Ничего, граф. Мы просто отнесем его назад в камеру, а когда очухается, ничего не вспомнит. А вот узнали мы от него много.
— Что именно? — недовольно буркнул граф.
— Это колдун-недоучка, служитель Нави, нет, не вашего сына, ни в коем случае. Той Нави, которая существует вместе с Правью и Явью. Отсюда и так называемый экзорцизм или изгнание бесов. И да, боюсь, что всех, кого он якобы избавлял от бесов, те прокляты. Они станут служителями Нави.
— Интересная теория.
— Это не теория, граф, — поднял на него усталые глаза Кресислав. Это, увы, правда.
— Что-нибудь можно сделать?
— Только узнать где и кого он «лечил», чтобы его действо исправили. Плохой человек, очень плохой. И прикрывался религией, нанося ей непоправимый репутационный ущерб.
— Ну и что мне теперь дальше с ним делать?
— С ним? Ничего. Он должен остаться навсегда либо под замком, либо уйти в мир Нави с очищением его по нашим обрядам. Хотя, боюсь, это невозможно. Мы узнали от него все, что надо. Восемнадцать наших братьев и сестер на его совести, все данные я вам передам. Этого хватит, чтобы его приговорили к высшей мере наказания. Так и будет скитаться неупокоенным духом.
— Вы что-то можете сделать?
— Здесь — нет. Не в тюрьме. Но кое-что мы уже сделали. По крайней мере сил, чтобы кому-нибудь навредить, у него больше нет.
— Хотя бы так. Ну а теперь давайте вернем арестованного в камеру, мне лишние слухи и подозрения не нужны.
Кресислав со всеми предосторожностями открыл сейфовую дверь того отдела библиотеки, который был не предназначен для посторонних. В отличие от обычной, здесь древние манускрипты и книги не стояли на полках, а лежали в бронированных ящичках с наложенными заклятиями. Сколько зла хранилось в них… За каждой строкой, зачастую написанной человеческой кровью, стояло зло, абсолютное, древнее зло. Некромантия, дьяволопоклонничество, темные религии и описания ритуалов, от которых бросало в дрожь даже его, волхва.
Он подтянул к себе один из ящичков и открыл его. Натянув перчатки, он вынул древнюю книгу, похожую на библию, только вместо креста на старой потрескавшейся обложке, неопределенного теперь цвета, была выдавлена пентаграмма, когда-то нарисованная кровью. Очередная ересь, каких было много на земле. То, что написавший эту книгу ересиарх Антипий был казнен страшной казнью, его не волновало — правильно сделали, таких надо убивать в зародыше, как делает разведка Ватикана. Подобные труды и идеи,
Слишком много сплелось интриг и пролилось крови из-за вот этого перемещения душ. И ладно бы, знали бы священники, за что борются, но нет, только корыстные мысли. Все хотят жить вечно, не прилагая к этому никаких усилий и надеясь только на чудо. Придется обнародовать старый фолиант.
Кресислав вышел из «злого отсека», как он называл свое собрание, и понес книгу наверх. Вы хотите факсимильную копию? Будет. Еще как. Сегодня же прошедшая через сканер книга будет доступна всем желающим, надо еще будет сделать рекламу — дать пресс-конференцию, прокомментировать результаты будущих исследований, которые ломанутся проводить все церковные и мирские круги. И ничего у вас не получится, злорадно подумал Кресислав, ни в одной книге правильного рецепта нет. Максимум, дурка пополнится сотней-другой новых пациентов, или съехавших на самой идее, или попробовавших ее реализовать. А книга, которая теперь засвечена и имеет огромную ценность для коллекционеров, скорее всего, связанных со Святым Престолом, ляжет обратно в ящичек и за ней опять захлопнется бронированная дверь. На этот раз уже надолго, если не навсегда.
Рано я радовался. Для прогульщиков по уважительной причине, вроде школьных игр за границей, было припасено очередное удовольствие — самостоятельно изучить весь пропущенный учебный материал и сдать несколько контрольных по всем предметам. Здесь к этому не относились, спустя рукава — это не вуз, где можно полгода ничего не делать, а потом пытаться впихнуть в себя неподъемный объем знаний за три дня подготовки к экзамену с соответственно ожидаемым плачевным результатам. Контроль, контроль и еще раз контроль, особенно если ты показал выдающиеся знания на отборе — прошел отбор, изволь и как следует учиться! Поэтому пришлось отложить все в сторону, и после школы вместо гоняния балды заниматься только подготовкой.
Те же проблемы были и у Елизаветы. Так что наше с ней общение пока свернулось до получасовых разговоров по планшету, больше не позволяла загруженность. Да и хобби пришлось забросить, гигантские наполеоновские планы, как, впрочем, и все оные, имеют свойство разрушаться в реальности. Хочешь рассмешить бога — расскажи ему о своих планах, как-то так.
Впрочем, приглашение на Рождество Христово от Воронцовых я получил, что было одним из больших знаков внимания — как ни странно, но одни из богатейших аристократов Империи, да и всего мира в целом, предпочитали шумному застолью в многочисленной компании прихлебателей и шапочных знакомых проводить праздники в узком, не семейном — скорее клановом, кругу. Это мне импонировало — мелкие купчики, пыжась, устраивают гулянку для всех, серьезные люди — только для своих, не пуская пыль в глаза. Если достиг такого уровня, тебе не надо ничего никому доказывать.
Как ни странно, на что я уже и не рассчитывал, улучшились отношения с графиней. А ключевым с ней стал наш разговор по ее инициативе. Как-то раз, когда я по привычке старался проскочить в свою комнату, не попадаясь на глаза, она встретила меня в коридоре.
— Пойдем, поговорим?
— Пойдемте… — я внезапно оробел. Все-таки отношения между нами были… Ну сами знаете, я рассказывал.
Графиня сделала приглашающий жест, показав в сторону моей комнаты. Я покорно прошел к себе, тупо сжимая в руке сделанный на кухне бутерброд.