Наваждение – книга 1
Шрифт:
Эксперимент несомненно удался. Кокотта была голодной, стремительной и смертоносной – все это прекрасно. Но ее действиям не хватало опрятности. Требовались кое-какие поправки. Уисс в'Алёр, хорошенько все обдумав, отдал несколько распоряжений. Когда второго нирьениста, бывшего члена Конгресса Клиона из провинции Жувьер, привели в подвал Арсенала, он вошел туда нагишом, если не считать веревки, стягивавшей запястья. Клион сопротивлялся меньше, чем его предшественник. Может, он был слабее, а может, нагота усиливала в нем ощущение уязвимости, – во всяком случае, управлять им было легко, и вскоре свинцовые двери захлопнулись за ним. Прошли секунды, наверху вспыхнул яркий свет, потом дугой протянулось белое свечение, порыв
На сей раз особых поправок не требовалось. Наблюдавшие за происходящим солдаты разразились криками радости. Утроба Кокотты оказалась пустой и чистой, лишь валялся обрывок окровавленной веревки. В приливе умиления Бирс схватил мушкет из рук ближайшего народогвардейца и концом ствола проворно извлек веревку. При этом он подошел к шипам Кокотты ближе, чем кто-либо другой, за исключением жертв, но подошел без страха, почему-то зная, что она не причинит ему вреда. Так оно и вышло. Свечение стеклянных солнцеобразных фигур возросло, но свет этот был мягким и теплым.
– Красавица. – Его интимный шепот предназначался одной лишь Кокотте.
– Какая красавица!
Она, без сомнения, расслышала его слова. И наверняка поняла. Послышалось слабое, почти неразличимое гудение, песня любви, если только ему доводилось слышать такое. Он знал, что она все еще голодна. Жалкий истощенный полускелет Клиона не мог утолить ее аппетита. Ей требовалось гораздо больше. Но она не притязала на плоть Бирса. Она чувствовала его преклонение, ценила его и, может быть, уже начинала отвечать ему взаимностью. Бирс с трудом проглотил слюну, сморгнув непрошеные слезы. Ему пришлось на мгновение отвернуться, и взгляд его упал на кузена Улуара, лицо которого было залито слезами. Неужели этот нытик и размазня не понимает, какого блестящего успеха достиг? Бирс рассердился не на шутку. К счастью, кузен Уисс вылеплен из другого теста – он улыбался.
У кузена Уисса были основания улыбаться. Возрождение Кокотты обеспечивало элегантное решение практической задачи, терзавшей его несколько месяцев. Он давно уже подыскивал такой вид публичной казни, в котором соединялись бы высокая эффективность и устрашающее зрелище (но не чрезмерно ужасное) – так что это был потрясающий подарок, и необходимый ввиду надвигающихся событий. Ибо Уисс предвидел резню, огромное побоище. Он-то сам ни в коей мере не был мстителен, напротив, но Отец Экспроприационизма – Сын Справедливости, а справедливость однозначно предполагала устранение всех Возвышенных тиранов. Этого жаждали притесняемые граждане, или возжаждут в самое ближайшее время, когда пройдут надлежащую выучку. Более того, потоки крови Возвышенных, которым суждено залить пламя народного гнева, направят несметные богатства в надлежащие сундуки. Имущество приговоренных, автоматически отчисляемое в пользу государства, будет использовано для высших и лучших целей – то есть для снаряжения и содержания армии, от которой теперь все больше зависела безопасность партии экспроприационистов, а стало быть, и всей нации. Эту великую чистку Уисс считал желательной и поэтому необходимой; а эти два качества по мере его возвышения становились вовсе неразличимыми.
Для Уисса вопрос был решен. Казни Возвышенных будут проводиться публично – это уж непременно. Народ Вонара заслуживает подобного зрелища – одновременно приятного и назидательного; преступные же Возвышенные заслужили все виды унижения, а Уисс – удовлетворения. Решение его было окончательным, оставались кое-какие конкретные мелочи. Во всех существующих разновидностях массовых казней был какой-то, да изъян – или слишком медленно, или много крови, или уж слитком жутко, а то и чересчур дорого. Некоторые варианты казались лучше остальных, но даже лучшие из них не решали проблем с логическими последствиями казни – уничтожением или захоронением трупов, а также уборкой места казни. Ни одного по-настоящему удовлетворительного способа так и не нашлось, пока не появилась Кокотта, чья стремительная и восхитительно опрятная манера еды сразу всем полюбилась. Наконец нашелся палач, чье изысканное мастерство освобождало его новых приверженцев-экспроприационистов от обвинений в варварстве.
Уисс в'Алёр был в восторге и мечтал скорее продемонстрировать народу добродетели Кокотты. Осуществить это казалось несложно, поскольку четверо оставшихся из приговоренных нирьенистов по-прежнему содержались в казематах «Гробницы». За один-единственный день была сооружена большая платформа на колесах – нечто вроде сухопутной баржи. На это транспортное средство с почестями водрузили Кокотту, закутанную в черный холст, и ночью повезли по темным улицам из Арсенала в «Гробницу».
– Где же ты была? Чем ты занималась все это время? – Элистэ постукивала каблучком. За ее нетерпением крылось глубокое беспокойство. Кэрт, просто одетая, с огрубевшими от работы руками и деревенским акцентом, могла сравнительно безопасно расхаживать по улицам Шеррина. Эти прогулки доставляли удовольствие горничной и информацию ее хозяйке, сидевшей взаперти и изголодавшейся по новостям. Но иногда Элистэ начинала тревожиться: вдруг с Кэрт что-нибудь случится там, на улицах? Несчастный случай, болезнь или нападение. Каждая Возвышенная несла ответственность за безопасность и благополучие ее служанок.
– Так где ты была? – резко повторила она.
– В «Гробнице», госпожа. То есть около нее. – Слегка бледная и какая-то рассеянная, Кэрт, видимо, не замечала раздражения хозяйки.
– О чем ты говоришь? Объясни немедленно. Хотя подожди. У тебя измученный вид. Я разрешаю тебе сесть. Ты больна? Ты собираешься упасть в обморок, биться в судорогах и прочее?
– Нет, госпожа. – Кэрт машинально присела на краешек обитого парчой кресла. – Я в порядке, клянусь вам…
– Ты уверена? Ну тогда говори.
– Хорошо. Мне есть что рассказать. Дело было так. Я шла купить этих сахарных вафелек, госпожа, без которых вы жить не можете, и, сами понимаете, мне нужно было пройти мимо старой тюрьмы, чтобы попасть на мост к рынку. Ну вот, иду я и вижу, что все эти городские толпятся у ворот, я и остановилась узнать, что к чему. Стала спрашивать, но никто толком ничего не знал, тогда я стала протискиваться вперед, добралась до ворот и увидела, на что все глазеют. Там эта штука, прямо во дворе «Гробницы». Она похожа на большой-пребольшой свинцовый шкаф, внутри заостренные шипы, а наверху всякие рога, шары и прочая дребедень. И она большая, госпожа. Прямо громадина.
– Да что же это за штука?
– Вот и я гадала. И всех там расспрашивала, но никто не знал. А некоторые твердили, что это одна из Оцепенелостей, вроде той, которая, как сторожевой пес, стоит у Северных ворот. И это правда, она была на ту похожа, только совсем другая.
– В каком отношении другая?
– По ферме, но дело не в этом У этой сверху что-то горит разными цветами и вроде как-то шевелится. Эта… ну, не спит. И, конечно, люди ломали голову, откуда она взялась, как сюда попала и зачем. Я-то не понимаю, что это за штуковина, но знаю, что мне такое не по нутру.
– Так эта тайна осталась неразгаданной?
– Да нет, госпожа, только говорить тяжко.
– Тяжко?
– Через какое-то время, – продолжала Карт, – из тюрьмы вышел солдат и прибил к стене объявление. Кто-то прочел его вслух. Там говорилось, что четверо предателей-нирьенистов будут приведены во двор в три часа пополудни. Так что все догадались, зачем эта штука там стоит.
– И ты ждала так долго, чтобы посмотреть на публичную казнь? – дрогнувшим от гнева голосом спросила Элистэ. Она была потрясена и одновременно чувствовала отвращение, однако против воли заинтересовалась рассказом.