Наваждение Монгола
Шрифт:
Кажется, что моя фраза режет пространство ножом, заставляет Монгола потерять контроль. Он резко подается вперед, выцепив мое признание.
Рука вцепляется в мои волосы, натягивает до предела, заставляет изогнуться, пока сильные губы сминают мои больно, невыносимо, до помутнения, которое накрывает лавиной.
Его пальцы скользят по моей коже вверх, царапают, накрывают грудь и в мозгу щелкает понимание, что я дала повод считать себя ветреной, а с такими Гун не раскачивается. И внутри обжигающей болью проскальзывает
С силой отталкиваю его и кричу сквозь слезы:
– Я убежала в этот проклятый клуб, чтобы стать грязной, чтобы лишиться того, что так было важно для Айдарова! Я просто сломалась. Поняла, что не смогу лечь с этим боровом в постель, что умру, и решилась убежать. Я хотела стать женщиной с любым мало-мальски симпатичным парнем. Тогда Мурат бы на мне не женился. Вот почему я сбежала, Гун!
Вскидывает покалеченную бровь нагло и надменно.
– Человек способен на глупости, когда его загоняют в угол. Я мчалась в этот чертов гадюшник свято надеясь, что буду спасена.
– Интересная логика. Самоубийственная, я бы сказал.
– Когда рядом с тобой молодые люди весело проводят время, когда знаешь, что они свободны от оков, пока на твоей шее ошейник, подаренный женихом, тогда и лютый ад кажется раем.
– Напомни, на каком факультете учишься? Философия вроде, или филология?
Ни грамма сочувствия на лице. Пальцы колет от желания ударить, чтобы стереть это выражение превосходства, чтобы сделать больно, чтобы хоть чуточку проняло!
– Ты ушла с мужчиной. Что потом?
Открываю рот, чтобы выдать ложь, чтобы задеть побольнее. Хочу сказать, что все-таки была близость! Только даже вдохнуть не успеваю, как его пальцы впиваются до боли, до звездочек перед глазами.
– Правду. Ярослава. Палачу не лгут. А ты хочешь солгать. Я чувствую.
– Какую именно правду тебе нужно услышать?! Пошла ли я на этот шаг?! Я была близка к этому. Да. Я хотела. Я отчаянно желала потерять ценность в глазах Айдарова. Я сама позволила мажористому мальчику вольности. Сама. Впервые в жизни хотелось доказать всем, что моя жизнь в моих руках и своим телом я могу распоряжаться так, как хочу. Выбор был осознанный!
Взмах огромной ладони и я вскрикиваю, боясь получить удар, опасаясь страшной боли, которую могут причинить эти руки, но позади меня слышен грохот, кулак обрушивается на стол с такой силой, что я удивляюсь, как дерево не осыпается щепками в разные стороны. Зато тарелки летят на пол вместе с парочкой блюд.
– Распоряжаться своим телом хочешь, значит? – цедит слова, а я вскрикиваю, когда меня поднимают как пушинку и шлепают на стол. Монгол надвигается, как сама неизбежность, смотрит исподлобья, чуть наклонив голову, и упирается массивными кулаками по обе стороны от моих бедер.
Не касается меня, но ощущение такое, что бетоном приложило, выдохнуть
– Ну-ну…
Он пугает своей мощью. Кажется, до меня доходит, почему его называют Палачом. Гуну не солжешь, он, как борзая, чует, когда юлят, когда не дают ответа. Дознаватель то ли от природы, то ли жизнь сделала таким.
Это все проскальзывает в мыслях со скоростью света, пока мужские бедра вклиниваются между моих колен. Он напирает. Давит.
– Что было дальше? Что делала? Что позволила сделать с собой?!
Опять этот голос обжигает холодом.
И я смеюсь. Хохочу как ненормальная. Нервное потрясение дает о себе знать.
– Все! Абсолютно все!
Хватает меня за плечо.
– Ты сейчас по тонкому льду ходишь. Или напрашиваешься на то, чтобы опытным путем проверил и получил ответы на все вопросы?!
И взгляд шальной, а пальцы наглые. Уже во всю скользят по моей коже под свитером, цепляют, и я понимаю – один взмах и меня лишат одежды.
Смотрит на меня сверху вниз как-то дико. И в ответ у меня сердце стучит неровно, тревожно. Дергаюсь в сторону, но я в западне. Он надвигается, припечатывает собой к столу. Заставляет чуть откинуться, чтобы хоть как-то удержать дистанцию.
– Ответы, Ярослава. Не заставляй меня их из тебя вытаскивать.
– Применишь на мне свои навыки палача?!
Почему-то мой голос переходит в сип, а я глаз оторвать не могу от его губ, четко очерченных белой каймой, которая не теряется в аккуратной бородке.
Ухмыляется на мой выпад, ощеривается.
– Женщины со мной кричат не от боли.
И на рот мой смотрит. А я все жду со страхом и нетерпением, что опять набросится. Рядом с ним меня трясет от гнева, ярости, обиды и… желания.
Я брежу… если на мгновение подумала о том, что хочу узнать, как именно Монгол может заставить меня признаться.
Моргаю, чтобы прогнать наваждение и разные чувственные картинки, которые вспыхивают в затуманенном разуме.
Отворачиваюсь от мужчины, чтобы сделать вдох, чтобы не чувствовать терпкий аромат его кожи с примесью сандала.
– Ответ. Я жду!
Признание вылетает само собой:
– Я хотела, хотела...
Молчание в ответ, и я вновь смотрю в раскосые глаза. Вскидываю подбородок. Почему-то рядом с этим мужчиной я становлюсь безбашенной и говорю прежде, чем подумаю:
– Ничего не было. Хоть и инстинкт самосохранения вопил о правильности моего сумасшествия, но разум выдал картинку истинно ценного для меня. Стоило двери кабинки закрыться за моей спиной, как я поняла, что совершаю ошибку.
– То есть разгоряченный молокосос просто отпустил тебя?
– Он не успел ничего. Я ударила его и убежала. Обливалась слезами и как подзаборная дворняга вернулась в дом.
– Совестливая, не захотела женишка разочаровывать, а может, поняла, что ждет, если он узнает?